– Хвала небесам за помощь, – пробормотала Мейси.
Подняв глаза, она увидела, как Джеймс и Джорджия смотрят на нее, и вновь почувствовала себя маленькой и жалкой. Масштаб знаний Джорджии, ее компетентность странно беспокоили Мейси. Как будто Джорджия должна была провести эти десять лет, нося власяницу и брея голову, вместо того, чтобы найти себя в деле, которое ей не только подходило, но в котором она пользовалась уважением. Мейси словно услышала свое подростковое нытье «Нечестно!» и невольно поморщилась.
– Прости. Мне надо забрать Бекки с тенниса в одиннадцать, а потом поехать навестить дедушку.
– Можно я заеду за ней? – спросила Джорджия так торопливо, как будто хотела произнести эти слова прежде, чем разум успеет ее остановить.
– Плохая идея. – Мейси бросила на сестру взгляд со значением: «Помнишь?»
Джеймс смотрел то на Мейси, то на Джорджию, очевидно, пытаясь понять, что происходит.
– Ладно. – Джорджия протянула руку и раскрыла книгу, лежащую перед Мейси. – Третий том. Первые два я уже просмотрела. Тебе нужно искать в первую очередь бланки: показывай мне любые, которые, по-твоему, будут похожи на форму этого блюдца. Всегда есть вероятность, что я ошиблась, и мы должны просмотреть все рисунки и на других похожих бланках. Но если ты вдруг увидишь рисунок с пчелами, даже совершенно не такой, как на блюдце, скажи. Для лиможского фарфора это редкий узор, так что будет идеально, если мы заметим рисунок. Только знай, что не обязательно будет тот фарфор, который мы ищем, поскольку одни и те же шаблоны использовались для разных заготовок.
Мейси посмотрела на страницу с черно-белыми изображениями.
– Значит, мне просто нужно просмотреть все страницы и найти форму, похожую на это блюдце. Или пчел. Ясно. Ну, наверное, успею просмотреть все эти маленькие книжки до того, как надо будет забирать Бекки, – язвительно проворчала она.
– Ты так думаешь? – насмешливо спросила Джорджия.
Она раскрыла толстую книгу в твердом переплете на заложенной странице, положила ее перед Джеймсом и стала объяснять, что делать ему.
Мейси поймала взгляд Джеймса. Он улыбался, явно улыбался.
– Что смешного? – раздраженно спросила она.
Он даже не потрудился спрятать усмешку.
– Не смешное, скорее обнадеживающее. – Его телефон зазвонил, и он убрал звук, не взглянув на экран. – Я чувствую себя как дома, когда слушаю вас двоих. Правда, мои сестры препираются громче.
– Побудьте здесь подольше, потом скажете, кто из нас громче.
Джеймс посерьезнел.
– Хорошо. Жизнь научила меня – если хочешь что-то сказать, не стоит откладывать. Второго случая может и не представиться.
Ни Мейси, ни Джорджия не успели ответить. Сверху до них донесся крик Берди. Мейси встала, но Джорджия тронула ее за плечо.
– Позволь, я схожу. Она ведь и моя мать.
Мейси хотела возразить, однако почувствовала облегчение. А также чувство справедливости – по крайней мере, пока Джорджия дома, она может вносить и свою лепту в заботы о матери.
– Отлично. Ей, вероятно, приснился кошмар. Случается как минимум раз в неделю. Просто подержи ее за руку. Думаю, она все время вспоминает какой-то спектакль, в котором однажды играла. Какую-то драматичную прощальную сцену, где ее вынуждают уйти против воли. В конце концов она заснет, но попробуй убедить ее спуститься и поесть. Она не завтракала.
Джорджия кивнула и вышла. Мейси и Джеймс начали листать страницы каталогов.
– Она не всегда была такой, – заметила Мейси, чувствуя, что ситуация требует объяснения. Каким-то образом теплый взгляд Джеймса и его недавняя потеря делали его легкой мишенью для непрошеных излияний. Подобно статуям святых, которые она видела в Италии во время медового месяца, чьи каменные лица веками разрушались под влиянием непогоды и безответных молитв.
– Когда она изменилась? – спросил он.
Мейси задумалась. Изображения тарелок поплыли перед ее глазами.
– Берди всегда была… необычной. По крайней мере, не такой, как мамы наших друзей. Джорджия говорила: она «упала в материнство», как другие люди, споткнувшись о бордюр, падают в грязную лужу, с той лишь разницей, что Берди не могла понять, как она туда попала и как выбраться.
Мейси помолчала, гадая, не остановит ли он ее.
– Тетя Марлен рассказывала, что когда Берди была маленькой, ее было трудно понять. Потому что она всегда притворялась кем-то другим. Как будто играла роль. Все считали ее «странной», поэтому бабушка отправила ее в актерскую школу в Джексонвиле – где, вероятно, странности приветствуются.
Мейси поднесла палец ко рту, чтобы погрызть ноготь, однако, поймав себя на этом, сразу опустила руку.
– Не знаю, говорила ли вам Джорджия… Берди несколько раз лежала в психиатрической клинике. Кажется, в первый раз это произошло сразу после того, как она начала встречаться с отцом Джорджии. По словам Марлен, неизвестно, что именно спровоцировало такую решительную меру, да только никого не удивило.
– А в последний раз?
– Тем летом, когда уехала Джорджия. Тогда много всего происходило. Иногда я корю себя за то, что мало обращала внимания на мать, иначе могла бы заметить тот момент, когда она подошла к самому краю. Но…
Мейси осеклась, не желая делиться подробностями. Однако ей необходимо было произнести это вслух. Все случилось так давно, что ей казалось, будто ничего никогда и не происходило.
– Понимаете, я тогда потеряла ребенка. Маленькую дочь. И мой брак… ну можете представить, как такое горе могло повлиять на супругов. Джорджия тогда не делала абсолютно ничего полезного в своей жизни, работала в баре в центре города. А потом Берди решила, что дому необходим ремонт, поскольку пошли слухи, что крупная голливудская компания собирается снимать кино в наших местах, и мать подумала, что кто-нибудь из кинозвезд или, например, режиссер захочет у нас поселиться.
Джеймс не усмехнулся, не закатил глаза и не опустил взгляд к каталогу, и Мейси приняла это как знак, что она может продолжить.
– Берди встретилась с декоратором, который приехал из Таллахасси, и он ей сказал, что прежде чем тратить деньги на новую мебель и аксессуары, пусть поищет в своих шкафах и на чердаке, нет ли там каких-нибудь антикварных предметов, которыми можно было бы украсить дом. В тот день она поднялась на чердак, и дедушка нашел ее там в бессознательном состоянии. Мы с Джорджией ухаживали за ней несколько месяцев, потом дедушка решил вызвать помощь. Берди с тех пор не произнесла ни слова – только поет.
– Она ни с кем не разговаривает?
– Бекки, похоже, думает, что Берди с ней разговаривает, хотя, скорее всего, просто выдает желаемое за действительное. Вначале мы думали, что Берди вообще разучилась говорить, но потом она начала петь, что стало для нас огромным облегчением. Так мы хотя бы знаем, что она где-то там, внутри себя, и способна нас понимать. Она просто решила с нами не общаться.
