– Настоящую версию? – проговорила Джорджия. – То есть настоящие события или то, какими ты желаешь их помнить?
– Настоящую версию, в которой ты таскалась по парням и допустила, чтобы с ребенком случилось несчастье! – прокричала Мейси.
Обе уловили какое-то движение и обернулись. В дверях стоял Джеймс со стопкой каталогов в руках.
– Ваша мать открыла мне дверь. – Он приподнял каталоги, как бы объясняя свое появление. – Я заехал к вашей тете, и она сказала, что вы здесь. Я взял каталоги, подумав, что если у нас будет время, мы могли бы начать…
Его голос затих, словно эхо последних слов Мейси все еще рикошетило от стен, как пули, оставляя в них выжженные черные дыры.
Джеймс положил каталоги на столешницу кухни, отошел обратно к двери, однако остановился, и, помедлив, сказал:
– В ответ на ваш первый вопрос, Мейси: я здесь потому, что недавно потерял свою жену, и Джорджия была так добра, что позволила навязаться к ней в попутчики, понимая, что мне нужно отвлечься. Что касается вашего второго вопроса, то я ничего не знаю о вашей семье или о том, почему она так долго с вами не общалась. – Он помолчал. – Но теперь, кажется, знаю.
Он коротко кивнул, прощаясь, и вышел из кухни. Они слушали, как его шаги затихли в конце прихожей, как открылась и закрылась входная дверь дома.
Сестры долго стояли молча. Наконец Джорджия подошла к столешнице и взяла каталоги. Приподняв подбородок, она проговорила бескровными губами:
– Я сейчас еду в больницу, чтобы встретиться с дедушкиными врачами. Ты можешь ехать или нет, мне все равно. Потом я позвоню его коллеге-пчеловоду Флоренс Лав, попрошу ее приехать сюда и посоветовать мне, что делать, пока дедушка не поправится, и как перевезти ульи на болото. Я не уеду, пока дедушка не поправится, пока все не войдет в свою колею, так что привыкай видеть меня ежедневно.
Она вышла из кухни, ее каблуки простучали по деревянному полу, как обвинение.
В голове Мейси пронеслись тысячи слов, которые она хотела бы высказать сестре. Ее взгляд остановился на грязной сковороде и холодных оладьях.
– Ты не убралась в кухне! – крикнула она ей вслед такие знакомые слова.
Джорджия в ответ лишь хлопнула дверью.
Глава 11
«Когда нужно достать мед из улья, пчел следует сперва успокоить дымом из дымаря. Дым провоцирует пчелиный инстинкт спасать припасы от пожара, что делает их менее агрессивными. К тому же дым мешает пчелам воспринимать феромоны, которыми они оповещают друг друга об опасности.
Так улей делается доступным для того, кто хочет собрать мед».
Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта
Джорджия
Я стояла у дедушкиной пасеки, подставив лицо солнцу и слушая жужжание пчел. Этот неумолчный гул был музыкой моего детства, мед – излюбленной сладостью и на долгое время – идеальным заменителем матери.
Мейси смотрела на жизнь иначе. Ей требовалось материнское одобрение, и она не оставляла попыток до нее достучаться – как медвежонок, который лезет в улей за медом, не обращая внимания на сотни укусов в лапу. На то имелись причины. Мейси было всего пять лет, когда мать уехала в первый раз. Бабушка и дедушка сказали нам, что ей нужно отдохнуть и поговорить с особыми докторами и что после этого она снова будет хорошо себя чувствовать. С каждым разом, когда мать возвращалась домой, яркая, красивая и веселая, она казалась мне все более ненастоящей. Словно статуэтка балерины, которая кружится в музыкальной шкатулке. Когда она вернулась в третий или четвертый раз, Мейси наконец поняла, что ничего не изменится. И все же не могла перестать лазить за медом.
Так началась ее ненависть к пчелам. Мы с дедушкой знали, что рядом с ними нужно держаться спокойно, что пчелы способны почувствовать твое настроение раньше тебя самого. Если ты напуган или сердит, они тоже такими станут и почти наверняка тебя ужалят. Рядом с ульями я всегда тихонько напевала одну из любимых мелодий матери – мне казалось, что я помнила эту песню с раннего детства, что мама, укачивая меня, пела ее как колыбельную.
Когда Берди в первый раз уехала, даже не попрощавшись, Мейси, обнаружив, что матери в доме нет, пошла искать ее на пасеку, рыдая и отбиваясь от пчел. И, разумеется, ее так покусали, что она распухла и едва дышала. Сестра была выше меня и крупнее, но я этого почти не заметила, когда посадила ее себе на спину и потащила к дому, чтобы вызвать «Скорую помощь».
Тетя Марлен тогда сказала, что дедушке следует сжечь свои ульи, но я умоляла его этого не делать. Пчелы владели единственным средством самозащиты, они жертвовали жизнью ради семьи, и я пыталась доказать взрослым, что для нас с Мейси они служили хорошим примером. Наверное, тетя Марлен и дедушка со мной согласились, потому что не тронули ульи, однако Мейси запретили подходить к пасеке и велели всегда носить с собой шприц с эпинефрином. После того случая она и возненавидела пчел. Я хотела объяснить ей, что на самом деле следует ненавидеть Берди, а ненавидеть пчел за то, что они жалят, – все равно, что ненавидеть тучи за дождь. Но не сказала. Наверное, потому, что сама еще не умела ненавидеть Берди.
Пчелы кружили вокруг меня, присматриваясь. Я стояла неподвижно, без слов напевая «Где-то над радугой»
[9]. Услышав приближающиеся шаги, я плавно повернула голову. Это был Джеймс, и мне понравилось, что он подходит к ульям без страха и опаски. Пчелы всегда чувствуют страх.
– Остановитесь здесь, только не у входа в улей, чтобы их не разозлить, – тихо велела я. – Дайте им убедиться, что ваше появление им ничем не грозит.
Он послушно замер, и я поняла, что не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. Я отвернулась к ближайшему улью, голубая краска которого давно выгорела на солнце и облупилась.
– Пропойте что-нибудь тихо, – сказала я.
Он пару секунд молчал, а затем начал напевать что-то очень знакомое. Когда я узнала песню «Популярность»
[10], сперва удивилась, а потом улыбнулась, вспомнив, что Джеймс вырос в Нью-Йорке с четырьмя сестрами и наверняка часто ходил с ними на мюзиклы.
Я на миг встретилась с ним взглядом, затем сразу же отвернулась, вспомнив утреннюю сцену на кухне.
– Хорошо, что на вас светлая одежда. Темное, по мнению пчел, делает вас похожим на медведя. Мало кто повторяет эту ошибку.
Джеймс перестал напевать. Наверное, улыбнулся.
– Почему улья покрашены в разные цвета?
– Мы с Мейси раскрасили как-то весной перед тем, как дедушка перевез их на болота. Чтобы он мог отличить свои ульи от чужих.
