Я нажимаю «Предыдущая страница», пока не добираюсь до цели. Самый первый пост. Фотография, на которой запечатлено, как я занимаюсь сексом с Закари Воном на скамейке в саду. Подпись гласит: «Иззи О’Нилл, непревзойденная шлюха, за работой». Также есть несколько тегов: «#шлюха #шалава #секс #сучка #бесстыдница». А ниже тысяча семьсот четыре комментария.
Дерьмо. Когда я впервые открыла этот блог, под постом было только два комментария: оба от анонимных пользователей и оба довольно банально повторяющие, какая я шлюха. Но тысяча семьсот четыре? Как я думаю в них разобраться?
Я начинаю с самых рейтинговых комментариев. Тщательно просматриваю десятки сообщений о том, что никто и никогда после этого не станет воспринимать меня всерьез, о том, что теперь я даже мечтать не могу о какой-либо карьере, заслуживаю гореть в аду вечность, раз занялась сексом до брака. Да уж. Возможно, главный подозреваемый – мисс Кастильо.
Но сейчас меня интересуют лишь ответы владельца блога «ШМК» – правда, их на удивление мало. Только под самыми мерзкими и унизительными комментариями можно увидеть его странные фразочки: «Проповедую», «Аминь!» или «Благослови господь». Поэтому я предполагаю, что человек, создавший блог, скорее всего, религиозен, и это неудивительно. Это все, что мне удается узнать.
Пробежавшись по постам в «Фейсбуке», я узнаю, что Вон получил приглашение от Стэнфордского университета. Его статус лайкнули четыреста три раза и оставили по его поводу сто восемьдесят девять комментариев, но ни в одном из них не упоминается его член. И я даже не знаю, почему меня это удивляет.
Я открываю «Твиттер». Я не заходила сюда ни разу с тех пор, как это все началось, поэтому не уверена, что морально готова к потоку обидной клеветы, которая неизбежно обрушится на меня. Но потом задумываюсь: насколько она может быть хуже того, что я уже видела? Все самое ужасное, что могли сказать обо мне, уже стало общественным достоянием. Мне и с лупой не найти чего-то нового. На данный момент доподлинно установлено, что мои кривые сиськи и я заслуживаем самой мучительной смерти. Так что, «Твиттер», попробуй удивить меня.
Спустя примерно десять минут просмотра тегов, поиска по моему имени и пролистывания ленты я не чувствую ни капли удивления от оскорблений. Я не прочла ничего нового. Ни от сотен политиков, правых журналистов и религиозных организаций, порицающих меня, ни от обычных людей, возмущающихся произошедшим, ни от школьников, которых я считала своими друзьями. Даже есть твит от королевы невозмутимости Шэрон: «Я единственная не вижу привлекательности? Девушке следует сбросить вес, прежде чем следующее ее откровенное фото попадет в интернет». Это слегка задевает, особенно после того, как я взяла ее под свое крыло и позвала сняться в нашем скетче. Но мне нужно двигаться дальше как можно быстрее.
Тэд Вон тут выступает больше всех, он каждый час пишет обо мне и своем ангеле сыне. У меня нет самоуважения, я мерзавка, шлюха и олицетворяю все пороки нынешнего молодого поколения. А еще пытаюсь разрушить жизнь его сыну, навредить его будущей карьере, выставить его плохим парнем. И что мне нет места на этой планете. Бла-бла-бла.
Но что меня удивляет – это огромное число людей, выступающих в мою защиту. Это и слова поддержки от девочек-подростков, которые говорят, что, несмотря ни на что, я красивая, заслуживаю уважения и мне нечего стесняться. И рассуждение членов феминистических организаций о давлении и женоненавистничестве. И призывы обратить столько же внимания на пенис Закари Вона от обозревателей, анализирующих проявления гендерного неравенства и осуждение женщин за бесстыдство.
На каждый отрицательный комментарий – один положительный. Мне должно стать от этого лучше, но это не так. Это слишком. Все это – слишком.
Бэтти нет. Аджита и Дэнни ненавидят меня. Даже Дамблдору интереснее лизать свои яйца, чем лежать со мной.
Целый мир смотрит, как я страдаю. Даже наслаждается этим. Каждый знает, кто я, каждому есть что сказать обо мне. И я никогда еще не чувствовала себя такой одинокой.
8 октября, суббота
08:15
Я почти не спала этой ночью из-за сильного сердцебиения. Примерно в пять я наконец задремала, но через несколько часов меня разбудил стук в дверь.
Еле открыв глаза и еще не до конца проснувшись, я прислушиваюсь, как Бэтти отпирает замок и открывает дверь.
Звучит тихий голос, мужской и смутно знакомый. Но в нем нет южной гнусавости Дэнни или четких аристократических интонаций Вона. Он теплый, сиплый и уверенный.
Карсон.
Я не могу разобрать, о чем они говорят, но тон Бэтти довольно суровый. Затем снова хлопает дверь, и через несколько секунд она садится на край моей кровати. Я переворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, осознавая, что мои глаза, скорее всего, склеившиеся и опухшие из-за слез, пролитых ночью. Она гладит мои волосы, убирая самые непослушные пряди за мои уши Дамбо.
– Пришел Карсон. Он хочет поговорить с тобой.
Я издаю бессвязный стон.
– Он сказал что-то о томатном супе, но я, вероятно, ослышалась.
Бэтти сидит сгорбившись и выглядит грустной. Эта выходка лишила ее последних сил, а ей ведь работать сегодня. Еще один пункт, который нужно добавить в бесконечный список того, за что я чувствую себя виноватой.
– Карсон настаивает на том, что это был не он. Что не разговаривал с прессой. Ты веришь ему? – тихо спрашивает она.
– Не знаю, – бормочу я. – Я уже не знаю, кому верить. Даже себе не верю. Особенно себе.
– Не говори так. Никогда так не говори. Ты лучшая из всех, кого я знаю. И очень сильно тебя люблю. И сделаю все, чтобы защитить тебя. – Она целует меня в лоб, и новая волна рыданий захлестывает меня. – Я скажу ему, чтобы уходил.
– Спасибо, бабушка, – хриплю я. – Я тоже тебя люблю.
10:43
Из-за выходки с томатным супом, о которой родители Карли тут же сообщили прессе, журналисты стали обсуждать методы воспитания моей бабушки или их вероятное отсутствие, и Бэтти пришлось отговаривать меня от похода на местную радиостанцию, где я собиралась разгромить ведущего программы, как Халк-разрушитель.
Как и большинство самых мерзких оскорблений, эти комментарии были замаскированы под беспокойство. Вспомните, как фэтшеймеры
[45] читают нравоучения тучным людям, хотя на самом деле они лишь осуждающие гадины, которым не нравятся растяжки, и поэтому они готовы давиться коктейлями, заменяющими еду. Так и эти репортеры в комментариях выражают свою обеспокоенность из-за программы социальной защиты и ее недостатков, удивляясь, как пожилая женщина с мизерным доходом смогла получить опеку над осиротевшей внучкой, рассуждая о том, была ли она морально готова вырастить ребенка, который получил такую травму, и не виновата ли Бэтти О’Нилл, что ее внучка стала такой неразборчивой шлюхой.
