На секунду на его лице появляется задумчивость, будто он решает, сказать мне или нет, но затем качает головой, растворяясь в новом потоке слез.
– Пожалуйста. Просто уйди.
И я ухожу.
12:36
Обед. Столовая. Я сижу в одиночестве на скамейке, пытаясь спокойно съесть сырные палочки и томатный суп. Я пересолила суп, поэтому каждый раз, когда отправляю ложку с ним в рот, выгляжу как бульдог, попробовавший лимон, но, уверена, в моей жизни в целом на сегодняшний момент это не самая серьезная трагедия. Тем не менее мне потребовалось полчаса, чтобы начать есть, поэтому суп уже остыл и покрылся пленкой.
Карли и группа ее подруг-теннисисток сидят на скамейке позади меня, но я не прислушиваюсь к их разговору, потому что меня не интересуют мячи. Но потом до меня доносятся слова, от которых я замираю.
– …эта цыпочка, Аджита, – говорит белая девушка с афрокосами [я не шучу]. – Это правда? Между вами что-то есть?
– Уф, боже, нет, – говорит Карли так, будто никогда не слышала ничего более отвратительного. – Она меня так раздражает. Ходит за мной, как потерянный щенок. Я всего лишь из вежливости пригласила ее на отбор, а теперь она попала в команду и мне от нее не избавиться.
Гнев, который я пыталась подавить всю неделю, начинает бурлить в крови.
– Правда? – спрашивает другая девушка. – Мне показалось, что вы неплохо провели время в рощице на прошлой неделе, и если судить по сообщениям, просочившимся из телефона этой шлюхи Из…
Все начинают хихикать. Боже, я ненавижу старшую школу.
– Заткнись, ладно? – щелкает Карли, как палочка сельдерея, которую она грызет. – Зачем такой, как я, интересоваться кем-то вроде нее? Она карлик и думает, что веселая, а еще ее странные индийские родители…
Как бы я ни старалась оставаться спокойной, но встаю, беру тарелку с холодным супом и выливаю его на голову Карли.
Вокруг стола раздаются вздохи и визги, а Карли чертовски сильно кричит. Кусочки томатов скользят ей в рот и в декольте. Запахло так, будто взорвалась соусная фабрика. Школьники заглядывают в столовую, замирают и смотрят, не веря своим глазам.
Возвышаясь над Карли, как осуждающий родитель, я насмехаюсь над ней и ее самодовольством, которое покрыли кусочки томатов.
– Ты никогда не будешь достаточно хороша для Аджиты Дутты.
А затем ухожу. Или, по крайней мере, пытаюсь. Еще до того, как я добираюсь до двери, кто-то хватает меня за руку. Мистер Ричардсон.
– Мисс О’Нилл. В кабинет директора. Прямо сейчас.
14:25
– Она могла бы получить ожоги третьей степени, – сердитый голос мистера Шумера еще тише, чем обычно.
Он пугает своей холодностью и спокойствием, как президент Сноу в «Голодных играх».
В его офисе невероятно чисто и аккуратно, и он никогда не включает отопление, поэтому я практически вижу пар, вырывающийся из моего рта. Здесь как в морге.
Я сижу перед его столом, не собираясь стесняться или раскаиваться в своем поступке.
– Я же не поджигала ее. Суп к тому моменту остыл.
– Ты не знала этого наверняка.
– Знала, – таким же спокойным тоном говорю я. – Потому что ела его секунд за тридцать до случившегося.
Мы молча сверлим друг друга взглядами, и тишину нарушает лишь гул ламп и проезжающих по улице машин.
– Почему ты это сделала? – спрашивает он, но, судя по его голосу, правильно ответить мне не удастся.
Он просто пытается еще сильнее унизить меня, доказать, что я неконтролируемый монстр.
– Потому что они с неуважением говорили о моей лучшей подруге.
На соседнем стуле лежит шарф Бэтти. Вероятно, она оставила его здесь утром. Конечно, просто совпадение, но это придает мне сил. Словно она здесь со мной. Я поднимаю его и оборачиваю вокруг шеи, вдыхая такой знакомый запах – виски и какао.
– Ох, – говорит он с отвратительной усмешкой, – я удивлен, что вы знакомы с понятием «уважение».
Гнев снова бурлит во мне, но я изо всех сил стараюсь сдержаться. Чтобы доказать, что способна контролировать себя.
– Они хамки.
Он, словно робот, откидывается на спинку стула, не прерывая зрительный контакт.
– То, что кто-то действует определенным образом, с которым вы не согласны, не означает, что вы можете наказывать его за это.
– Вот вы и разобрались в сути моей проблемы, мистер Шуман, – с издевкой говорю я. – Ведь несколько недель назад я тоже поступила так, как не понравилось некоторым людям. И с этого момента мир лишь наказывал меня за это.
И снова повисает тишина. Но я не замечаю этого, потому что его взгляд вероломно опускается на мою грудь, правда, всего на пару секунд.
Он тоже видел ту фотографию. Ну конечно.
Я демонстративно вскидываю подбородок. И прежде чем успеваю отговорить себя, добавляю:
– И поскольку эта тема так важна для вас, может, вы захотите поговорить об уважении с одним из учителей. Всем известный учитель математики не сводит с меня глаз. Особенно когда задерживает после урока, чтобы сделать неуместные замечания.
Он прищуривается. Свет отражается от его часов прямо мне в глаз, но я даже не вздрагиваю. Я ломлюсь дальше.
– Разве вы не хотите узнать, кого именно из учителей я обвиняю в сексуальных домогательствах, мистер Шумер? Или мне лучше пожаловаться школьному совету? Мне подойдет любой из вариантов.
– Можете попробовать, – пренебрежительно усмехаясь, отвечает он. – Но после ваших выходок не думаю, что хоть один член правления воспримет ваши обвинения всерьез. Мисс О’Нилл, почему мне это кажется небольшим совпадением? Почему вы вспомнили об этом инциденте, как только оказались под угрозой дисциплинарного взыскания? Но ложные обвинения в сексуальных домогательствах не помогут вам соскочить с крючка. – Гнев застилает мне глаза, и я борюсь с желанием взобраться на стол и вцепиться ему в лицо. – Мне следует немедленно отстранить вас от уроков. Но я не буду этого делать.
– Дайте угадаю, – фыркаю я. – Потому что я трагическая сирота?
– Что-то вроде этого.
Мы сверлим друг друга взглядами еще несколько минут. Кажется, будто это недолго, но бывают моменты, когда время тянется будто вечно. Например, когда ждешь, пока в пробке тебя пропустит какой-нибудь водитель или пока микроволновка согреет еду. И сейчас один из таких случаев.
Я понимаю, что он ждет моих извинений, но их не будет.
– Можешь идти, – наконец говорит он. – Но в следующий раз я не буду так снисходителен. Ваше поведение и так привлекло много внимания к нашей школе, мисс О’Нилл, и если вы не успокоитесь, то сделаете только хуже себе. Я знаю, что у вас было трудное детство, но моя чаша понимания скоро переполнится, и мне придется принять меры.
