– Думаю, у меня все в порядке. Стараюсь не смотреть новости.
На нем серая футболка и черные джинсы, и мне хочется сорвать их с него. Приятно осознавать, что сексуальный скандал не отпугнул ненасытную нимфоманку, живущую во мне.
Карсон потирает лоб, обеспокоенный такой моей самозащитой.
– Не вини себя. Пожалуйста, только не надо… – Он замолкает и качает головой.
– Не надо чего? – подсказываю я, поправляя рюкзак.
У меня ужасная привычка таскать учебники на правом плече вместо того, чтобы натянуть лямки на оба. Поэтому, думаю, недалек тот день, когда я превращусь в горбуна из Нотр-Дама.
Он оглядывает оживленный коридор, где школьники всех возрастов и социальных положений смотрят на нас и заговорщически шепчутся.
– Пожалуйста, не надо думать, что ты виновата хоть в чем-то из этого, хорошо? Потому что это не так.
У меня комок встает в горле.
– Я постараюсь.
А затем, несмотря на взгляды и шепотки, он сжимает меня в самых больших медвежьих объятиях, в какие я только когда-либо попадала.
– Ты сильнее, чем они, – с теплотой и ободряюще шепчет он мне на ухо. – Черт, ты сильнее, чем большинство людей.
И прежде чем я успеваю ответить, он выпускает меня из рук, поднимает учебник, который уронил, и, подарив мне еще одну утешающую улыбку, отправляется на следующий урок.
Последние несколько дней мне казалось, что мои внутренности нашпиговали сосульками стыда, но Карсон растопил их. Потому что он не изменил своего отношения ко мне. Он смотрит на меня так же, как раньше: будто я смешная и крутая, и та, с кем он хочет быть рядом. Словно я человек, а не кусок мяса.
Что-то колет в груди, но это не печаль.
11:35
Черт побери! Как только своевременная беседа с парнем, который мне не безразличен, возвращает мне веру в то, что я смогу пережить все это, моя история попадает в новостную ленту BuzzFeed. Я вышла на мировой уровень.
Ну, вернее семья Вона вышла, а я просто попала под раздачу. В нашем штате все еще законно выкладывать интимные фотки своих бывших, чтобы позлить их, к тому же громкое имя сына политика не могло не привлечь внимания СМИ и не вызвать обсуждения. А поскольку мне восемнадцать, и юридически я не ребенок, то они могут выкладывать мои фотографии, не опасаясь услышать обвинения в детской порнографии.
Часть меня радуется, что кто-то поднял эту дискуссию. Только хотелось бы не быть ее предметом.
В очередной раз я обновляю свою электронную почту в надежде получить письмо о конкурсе [и чтобы удовлетворить параноика внутри меня, который все еще беспокоится, что продюсеры увидят мою фотографию и сложат два плюс два]. Nada
[39], но зато мне пришло еще больше писем от журналистов и блогеров с просьбой дать им эксклюзивное интервью, несколько гневных сообщений, а также предложение от одного из этих мерзких брендов чаев для похудения продвигать их продукцию своим двумстам тринадцати подписчикам в «Инстаграме», так как, видимо, теперь я – международная икона пороков современного мира.
До сегодняшнего дня я получала лишь письма вроде «Вы потолстели и у вас опустились руки?» или заманчивые предложения сделать липосакцию за один доллар у черта на куличках, но, видимо, век спама уже на исходе.
13:20
Хотя к обеду я уже начинаю привыкать чувствовать себя сплошным травмированным нечто, сегодняшние события выносят ситуацию на какой-то нереальный уровень – теперь обо мне как о шлюхе узнал весь мир.
Школьники прислушиваются к нашим с Аджитой приглушенным разговорам и записывают их на телефон. А ведь мы просто обсуждаем, какой фильм посмотреть в выходные.
Они фотографируют и снимают видео, и в тысячный раз разглядывают мою фотографию в стиле ню, мастурбируя в свою расползшуюся лазанью. [И снова я не удержалась. Если ты в данный момент ешь лазанью или любое другое запеченное блюдо из макарон, то приношу извинения за этот образ.]
Я понимаю, что гражданская журналистика
[40] должна развиваться, чтобы освещались произошедшее на протестах, жестокость полиции и стихийные бедствия, в этом есть свои плюсы. Но это? Серьезно?
Подростки, наверное, отправляют друг другу тысячи своих откровенных фотографий каждый день. Чем же моя так интересна? Спор о законности порномести – это одно. Но демонстрация моего тела ради спортивного интереса – другое.
К тому же, ребята-школьники, вы действительно думаете, что новостной канал Fox News заплатит вам за фотографию моих перекрещенных за скамейкой ног только потому, что я оказалась в центре внимания? Неужели вы так отчаянно нуждаетесь в нескольких четвертаках?
Аджита изо всех сил пытается отвлечь меня и продолжает рассуждать, посмотреть ли нам высокобюджетный триллер или артхаусное кино, но в конце концов мы сдаемся и отправляемся в рощицу, чтобы провести остаток обеденного перерыва подальше от других людей и всего мира.
Ну, знаешь, за исключением нашего учителя физкультуры, также известного как шимпанзе-кроссфитер. Но рядом с ним я чувствую себя комфортно. Он словно живет в своей вселенной, отдельно от нас, простых смертных, думая лишь о том, сколько отжиманий он может сделать прежде, чем потеряет сознание, поэтому есть вероятность, что он не видел меня голой. В любом случае это победа.
14:34
Мисс Кастильо почти не говорит о стихотворении Уолта Уитмена «О капитан! Мой капитан!» на английском. Она обращает внимание на враждебность и напряжение, царящие в классе, и произносит мотивационную речь о важности доброты и воздержания, и тому подобного. Но ощущение, что она тут же распадается под дружное: «Даже не начинайте». Все равно с ее стороны было мило попытаться сделать ситуацию чуть менее дерьмовой.
Зато потом она просит меня задержаться после урока, дожидается, пока все покинут класс, садится и расплывается в самой покровительственной улыбке.
– О милое дитя.
Я сопротивляюсь желанию затянуть Guns N’ Roses
[41] и вместо этого натягиваю на лицо маску послушной девочки.
– Для тебя настало тяжелое время, да?
Что-то вроде этого я уже выслушала почти от каждого учителя в нашей школе. Как только я, по их мнению, лажала, они отводили меня в сторонку и затевали долгий и мучительный разговор о непростой доле сироты. Они смотрят на мою поношенную одежду и распущенные волосы, как у пугала, и думают, что моя жизнь так же трагична, как у Энни
[42], и зачастую у меня не хватает наглости разрушить их заблуждения.
