– Да, – поморщившись, кивает он. – Прости, чика. Отстойно, что люди так относятся к тебе. Будто подобное не случалось раньше.
– Справедливости ради, с большинством такого не случалось.
– Это точно. – Он насмешливо закатывает глаза, вращая мяч на указательном пальце. – С девственницами.
Не знаю, что он пытался этим показать, но он произнес «с девственницами» с таким сарказмом, что я решаю не переспрашивать. Парни странные.
– У тебя есть мысли, кто это сделал? – спрашивает он, пока я безуспешно заставляю себя посмотреть ему в глаза. [Мне не стыдно, просто его торс невероятно привлекательный.] – Создал блог. Выложил твою фотографию. Все это.
– Нет, – пожимаю плечами я, притворяясь беззаботной, хотя на самом деле мой пульс в этот момент ориентировочно сто девяносто два удара в минуту. – Кто бы это ни был, он явно покопался в моем телефоне. Я обычно оставляю его за кулисами во время репетиций. Так что любой мог сделать скриншот.
Он смотрит на меня так, будто я только что выдвинула свою кандидатуру на пост премьер-министра Узбекистана.
– Ты, должно быть, единственный человек в северном полушарии, у кого нет пароля на телефоне, чика.
Я снова пожимаю плечами – по-видимому, я не в состоянии сделать что-нибудь еще.
– Я с трудом иногда вспоминаю свой адрес. Или то, что по утрам нужно чистить зубы. И я бы не хотела добавлять в свою жизнь еще что-то, что могу забыть.
На его лице появляется дерзкая ухмылка, от которой у меня внутри все холодеет.
– Ну. Не думаю, что смогу быстро забыть ту фотографию.
Ух. Теперь ясно. Мне сразу это не понравилось. И думаю, по моему лицу все можно прочесть, потому что он тут же добавляет:
– Ты там такая сексуальная. А не потому что, ну, знаешь, ты должна быть скромнее или вроде того. Так как ты не должна. Совсем нет.
Нет, не знаю. Я не хотела, чтобы, комментируя мои фото, со мной делились благочестивыми чувствами вроде того, как это отвратительно. Согласна, он подросток. А они в основном отвратительны по своей природе. Но… ух.
Теперь меня ждет именно это? Придется выслушивать отвратительные комментарии, потому что я осмелилась отправить парню откровенную фотографию? Неужели весь мир теперь предполагает, что я стану выставлять себя на всеобщее обозрение постоянно, раз уже сделала это однажды?
Неужели люди думают, что после этого я стала частично принадлежать им, чем-то вроде общественного достояния?
Не думаю, что Карсон такой. Совсем нет. Но я превратилась в чертова параноика и уже не знаю, кому доверять. Особенно после того, как один из моих лучших друзей отвернулся от меня просто потому, что я отказалась спать с ним.
И тут звонит мой телефон. Приходит текстовое сообщение с неизвестного номера: «Чертова шлюха».
Клянусь богом, мое сердце замерло. В самом деле остановилось. Глаза щиплет от слез. Не знаю почему. Не знаю, почему из всех оскорблений и насмешек, которые я выслушала, меня задело именно это. Ненавижу себя за то, что я жалкая, потому что обычно горжусь тем, что я какая угодно, но не жалкая.
Но сейчас мне хочется лишь плакать. Это желание так внезапно накатывает на меня, что я начинаю задыхаться.
– Извини, Карсон. Мне пора идти.
Как только я отхожу, тут же заливаюсь слезами. Не знаю, почему это анонимное сообщение так меня задело. Может, потому что оно напомнило мне о том, сколько людей видели меня голой. Или потому что меня теперь всегда будет преследовать это неловкое чувство, будто за мной кто-то наблюдает. Возможно, я просто устала, и это та соломинка, которая сломала спину верблюду. А еще надо сказать: когда вас ненавидят знакомые – это бьет сильнее, чем когда вас ненавидят незнакомые. Но ненависть и тех, и других разрушает вас до основания.
Карсон кричит мне вслед, но я едва его слышу.
21:48
Вернувшись в спальню, я достаю свой телефон и смотрю, и смотрю, и смотрю на свою фотографию, пока она не отпечатывается на сетчатке навечно.
Я рассматриваю ее, как какой-то незнакомец, подмечая недостатки и изъяны и красноречивые признаки того, что я все еще испуганная девочка-подросток. Смотрю на животик, которого не замечала раньше. Смотрю на разноразмерные сиськи и сосок, проколотый прошлым летом по безрассудной прихоти. Смотрю на короткие, чуть расставленные ноги: я попыталась принять соблазнительную позу перед помутневшим от времени зеркалом. Смотрю на свою вагину – и хочу умереть оттого, что знаю, как много людей ее видели.
Смотрю на счастливую, наивную девушку, которая понятия не имеет, как сильно она пожалеет о том, что поддалась порыву и сделала эту фотографию. Что это заставит ее сомневаться во всех знакомых и незнакомых парнях и их намерениях. Что это, прежде всего, заставит ее придираться к себе.
Услышав мои всхлипы, Бэтти тихо стучит в дверь. Не дождавшись ответа, она заходит в комнату.
– Малышка, – бормочет она. – Что случилось?
Я всхлипываю и прижимаюсь лицом к подушке, прежде чем протянуть ей свой телефон.
– Пожалуйста, не ненавидь меня.
30 сентября, пятница
08:47
Я торчу на перекрестке двадцать минут, но Дэнни так и не появляется.
10:05
Аджита потрясена, увидев меня в школе. Ее родители иногда бывают хуже фашистов и заставляют ее идти на уроки, даже если у нее ночью отвалятся руки, но она знает, что Бэтти мягче. Однажды бабушка разрешила мне остаться дома из-за того, что я порезалась бумагой. Справедливости ради надо сказать, что порез был между пальцами и стал для меня невероятно травмирующим событием – наравне с потерей родителей, если честно. Но все же.
Дело в том, что Бэтти, как правило, прекрасно понимает меня. Она такая удивительная, словно умеет читать мои мысли. Например, тот случай с порезом – мы обе знали, что у меня был ужасный день. За неделю до этого у меня впервые начались месячные, и, хотя бабушка была тогда на высоте, мне всю неделю не хватало матери. Это было такое чувство… хотелось ее поддержки – вместо, как тогда, когда я впервые села на велосипед или попробовала травку, случайно съев печенье с марихуаной, и вломилась в дом престарелых. Поэтому, порез бумагой стал последней каплей для чаши моего горя, и Бэтти позволила мне остаться дома.
По той же невероятной причине бабушка поняла, что сегодня мне не стоит оставаться дома и мучиться из-за фотографии в интернете, задаваясь вопросом, какой же будет реакция, когда я наконец покажусь людям. Поэтому она и отправила меня в школу.
Первый урок я пережила, а на перемене Аджита хватает меня и тащит в пустой класс рядом со столовой. Кажется, будто мы попали в Нарнию: пустые классы в старшей школе Эджвуда – это бесценная находка.
Не включая света, мы закрываем дверь, бросаем наши вещи на стол учителя и опускаемся на стулья в дальней части класса. Небо затянуто тучами, поэтому после ярко освещенного коридора нам требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте.
