Ван Ыок закатила глаза.
– Ладно, поняла. – Он все время под кайфом и забил на школу.
– Ты что-нибудь говорила ему?
– Говорила, но он не слушает. Теперь он почти все время тусуется с Ривером и его компанией.
– Боже.
– Ага.
Но Мэтью лишь посмотрел на нее в духе «ну и что тут поделаешь?» и убежал.
Ван Ыок рассеянно вышла за ворота – никому не нравится наблюдать, как тот, кого ты знаешь с детства, начинает творить глупости.
Она смотрела вниз, сосредоточившись на одном из серебристых дисков, впечатанных в тротуар. Стоило ей присесть на корточки, чтобы получше рассмотреть его, надеясь, что на выходных утро будет безоблачным и она сможет сфотографировать диск подсвеченным восходящим солнцем, как на нее упала огромная тень. Если бы Ван Ыок ругалась вслух, то это был бы классический момент для фразы «Какого хрена?».
– Билли? Что ты здесь делаешь?
– Хочу проводить тебя до школы.
Она встала и, злая, прошагала мимо него.
Парень догнал ее и попытался избавить от тяжести похожего на панцирь черепахи рюкзака. Ван Ыок дернула лямку обратно и пошла изо всех сил быстрее. Но от него непросто было избавиться. У парня длинные шаги. Она с беспокойством обернулась на свою многоэтажку. Кто-то наверняка их увидел.
– Откуда тебе знать, когда я выхожу из дома?
– У тебя репетиция с барочным оркестром.
Она остановилась и повернулась к нему лицом.
– Позволь мне тебе напомнить…
– Это не репетиция?
Ван Ыок попыталась придать своему лицу самое суровое выражение и посмотрела в его голубые глаза.
– Только вчера ты признался, что понятия не имел о том, что я перешла в Кроуторн Грэммар в девятом классе?
– Да…
– Я училась вместе с тобой, но ты не видел меня… не замечал.
– Наверное.
– В прошлом семестре мы оба были в «Маунт Фэрвезер». Ты можешь сказать, в каком корпусе я жила?
Билли смотрит на небо.
– Нет.
– «Рейнольдс». Мы были в непосредственной близости целый семестр, четверть учебного года, а ты не нашел бы меня, даже если бы захотел. А теперь – ни с того ни с сего – ты буквально преследуешь меня.
– Я бы не стал использовать это слово.
– На прошлой неделе ты пошел за мной в женский туалет, Билли. Что бы ты подумал на моем месте? Только честно.
– Я бы подумал: «Неужели это смертный или все-таки бог гребли, недавно отобранный Брауном, идет рядом со мной и пытается нести мой рюкзак против моей воли?»
– Ты попадешь в точку, если заменишь «бог» на «преследователь», – сказала Ван Ыок.
Хм, «преследователь гребли» – глупее не придумаешь. Но, к счастью, Билли этого не заметил.
Ван Ыок была терпеливой девушкой, она могла ждать очень долго – опыт в этом большой, но даже ей уже надоело не понимать, что же все-таки происходило на самом деле.
– Ты совершенно не подозревал о моем существовании, и вдруг твое внимание сосредоточилось исключительно на мне. Согласен, что для меня логично задаваться вопросом: почему?
Либо Билли оказался хорошим актером, чего Ван Ыок раньше никогда за ним не замечала, либо он действительно был удивлен ее эмоциональной вспышкой.
– Не понимаю, в чем проблема.
Разве может так быть, что кто-то идет по жизни с твердой убежденностью, что весь мир любит только его? Что куда бы он ни пришел, его ждут с распростертыми объятиями?
– Весь класс таращит глаза, когда ты говоришь со мной. Ты разве не замечал, что народ немного удивляется этому? Зачем ты вообще говоришь со мной? Ходишь за мной по школе? Приходишь к моему дому на восходе солнца?
– Не знаю. Но вчера мне было очень хорошо в твоей компании.
– Мы делали домашнюю работу, а не тусовались.
– Мы тусовались, делая домашнюю работу.
Ван Ыок против воли улыбнулась. В конце концов этот парень был ее «мяу» номер один, и сейчас он из кожи вон лез, чтобы понравиться ей и произвести впечатление.
– И у нас была еда. А значит, как по мне, мы даже больше тусовались, чем занимались, – уверенным тоном сказал он.
Ну конечно, все могло быть только так, как считал он.
Они продолжали идти рядом. Сейчас Ван Ыок многое готова была отдать, лишь бы провести хотя бы шестьдесят секунд в его голове.
– Если ты улыбаешься, это значит, я могу держать тебя за руку?
Она снова нахмурилась. Они шли по Альберт-стрит, обычному маршруту, где ее знали сотни человек, которые уже к ланчу могли все доложить матери. Пусть в этот ранний час на улицах еще пустынно, но она знала, что у окон есть глаза.
– Нет!
Ван Ыок остановилась и посмотрела на него.
– Просто скажи, что изменилось?
– В смысле?
– В прямом. Как из невидимой я превратилась в видимую?
Сейчас он мог сказать, что мало-помалу начал замечать ее где-то с прошлого года, но ему не хотелось слишком уж явно проявлять внимание, но уже тогда он знал, что она хоть и тихая, зато умная, хоть и стеснительная, но зато с чувством юмора; что она не стремилась выделиться, а была самоотверженным, страстным художником…
Билли улыбнулся.
– Помнишь то занятие? Первая неделя учебы, приглашенная писательница. Ну та, с розовыми волосами?
Ван Ыок остановилась как вкопанная. Нужно было призвать все свои силы, чтобы сохранить хладнокровие, но она справилась и проговорила:
– Да. Помню. Ну и что именно заставило тебя заметить меня?
Билли кивнул и уставился куда-то вдаль, как будто пытался вспомнить ту сцену. Вид у него был озадаченный.
– Было такое ощущение, как будто тебя осветили прожекторы.
– Так, давай разберемся. Это было внезапным или накапливалось со временем?
– Не могу сказать. Кто знает, что именно творится в подсознании и как долго? Я же прав?
Господи, он решил пофилософствовать в такой важный момент!
– Билли, сконцентрируйся на том занятии – что ты еще заметил, если заметил вообще?
– Я даже не знаю, попросту говоря, мне вдруг стало абсолютно очевидно, что ты самый интересный человек в этой комнате. – Билли улыбнулся своей вызывающей зависимость улыбкой. – Кроме меня, конечно.
Ван Ыок затошнило. Она заставила себя дышать, чтобы ее не вывернуло на тротуар. Ей нужно было присесть, срочно, и зажать голову между колен.
Было такое ощущение, что ее разорвали на части, и эти половинки больше ни за что не собрать вместе. Разве это не доказательство, что ей преподнесли на блюдце ее самую нелепую, самую маловероятную фантазию? Маленькая стеклянная колбочка? Дарованное желание? Это никак не могло относиться к реальному миру. Она знала это точно так же, как знала собственное имя.
