Ван Ыок взяла рогалик и откусила кусочек. О боже! Это был взрыв вкуса из легкого слоеного теста, сыра, свежего базилика и лука-шнитта.
– Вау! Ты понимаешь, что живешь в стране Бери-Не-Хочу?
Он рассмеялся.
– Знаю. Мэл лучше всех.
Ван Ыок села за стол, а он сел на уютный стул, который пододвинул к ней поближе. Они открыли ноутбуки.
– Давай сначала посмотрим конспекты лекций, чтобы понять, что именно от нас требуется, – сказала Ван Ыок.
Она уже прочитала их накануне вечером, но была готова работать, как обычная ученица, а не как одержимый трудоголик.
Поэтому она могла наблюдать за Билли, пока он читал. Он заправил за ухо прядь волос. Читал по диагонали, ему явно было не очень интересно.
– Поэзия. Это, типа, когда ты можешь сказать много при помощи всего нескольких слов. Я прав? – Он поднял на нее глаза. – Прости, после тренировки я уже плохо соображаю. Я бы лучше сидел и рассматривал коллекцию выражений лица Ван Ыок.
– Скоро ты увидишь взбешенное, если всю работу предстоит делать мне одной.
– Ву-ху! Яростное лицо.
Она проигнорировала его. Билли Гардинер был Билли Гардинером, но никто не мог отвлечь ее от работы.
– Как я поняла, если прочитать все внимательно, нам нужно помочь построить дискуссию, а не просто отвечать на вопросы.
Билли с мрачным видом посмотрел на компьютер.
– Да ладно, давай выделим еще несколько требований, а потом поговорим про сам текст?
– Договорились.
– Смотри, вот тут еще несколько ссылок на критические статьи и личное мнение. – Он посмотрел на нее. – У тебя есть личное мнение?
– Я люблю Плат, – ответила Ван Ыок. – У меня мнений больше, чем им нужно. Просто я не люблю говорить.
Упс. Она это сказала.
– Да, я заметил. Почему?
– Стесняюсь, наверное.
– Я тоже не особо люблю говорить на уроках.
Она рассмеялась. Что за бред? На уроках он только и делал, что говорил.
– В том смысле, что мне не нравится, когда из меня выжимают ответы. Но я знаю, что это важный год, нужно собраться и взяться за работу.
– А без этого у тебя не получится?
– Просто родители убьют меня, если в этом году я не возьмусь за учебу со всей серьезностью. – Он вздохнул. – И если честно, я боялся этого. Вот он, официальный конец веселой жизни.
У Билли был такой мрачный вид, совершенно несвойственный ему, что Ван Ыок не могла не спросить:
– Почему на тебя так давят? Ты же вроде хорошо учишься, разве нет?
По ее мнению, он входил в первые десять процентов отличников и вошел бы в первые два-три, если бы постарался, но она не хотела, чтобы Билли знал, как пристально она следила за ним. Он был умным, но лодырем.
– Чтобы попасть на медицинский факультет, мне нужно учиться лучше, чем просто хорошо. Я стану врачом в четвертом поколении. У меня будет возможность внести свой вклад в науку! Поддерживать продажи «Панадола», когда у меня похмелье, не считается.
Она умирала, как хотела выкрикнуть: «Я тоже, я тоже, я тоже! Мои родители тоже хотят, чтобы я стала медиком!»
– А в чем проблема? Ты не хочешь становиться врачом?
– Не знаю. Наверное, нет. Да и кто знает? Я не знаю, что буду хотеть съесть завтра на завтрак. Ладно, это ложь – в смысле, каждое утро я ем одно и то же дерьмо – но, понимаешь, нет. У меня нет гребаного плана, как я буду жить дальше! Господи, мне всего семнадцать. – Он захлопнул крышку ноутбука. – Прости. Ты не часто ругаешься, да?
– Не особо. – И не вслух.
– Это из-за религии? Как-то связно с буддизмом или?..
– Насчет этого не знаю, мы католики.
У Билли хватило совести смутиться.
– Прости. Боже, я такой тупица! Лучше бы вообще не спрашивал.
– Все нормально, мы же толком и не знаем друг друга.
– Но когда поделимся друг с другом своими сокровенными мыслями о «Папочке» и «Тюльпанах», узнаем. Я прав?
Его улыбка вызывала зависимость. Как «Доритос» со вкусом сыра. Всегда хочется еще.
– Мы узнаем, что каждый из нас думает о «Папочке» и «Тюльпанах», но, думаю, это уже начало.
* * *
После часового погружения в смесь красоты и злобы стихотворения «Папочка» Ван Ыок потянулась и встала.
– Нет! – воскликнул Билли. – Мы же только вошли во вкус.
– Но мне пора домой. Родители ждут к ужину.
– Поужинай здесь – у нас море еды.
– Прости, я не могу.
– Можно я провожу тебя до дома?
– Нет! Спасибо.
Билли, похоже, огорчился.
– А ты придешь на гонки в субботу?
– Нет.
– Пожалуйста, приходи: посмотришь, как я гребу.
Было просто потрясающе наблюдать за неиссякаемой самоуверенностью вот так близко. Кто еще мог предположить, что весь остальной мир только и ждет, чтобы посмотреть на него, любить его?
– О, нет. Это лицо значит «Я не впечатлена». Наверное, это было нагло с моей стороны.
– В любом случае по субботам я работаю. Так что, если бы была фанаткой, все равно не смогла бы прийти.
– Я думал больше о болельщице, чем о фанатке, но да ладно. Съешь хотя бы персик перед уходом?
Ван Ыок покачала головой. Персики не относились к тем фруктам, которые она рискнула бы съесть на публике. Еще один комплекс ребенка с другой планеты. Она боялась ненароком громко зачавкать, измазаться, показаться невоспитанной. Когда-то она наблюдала, как белые за соседним столиком косо смотрели на ее семью, счастливо хлебающую лапшу из пиал, и до сих пор страшилась нечаянно привлечь внимание, поглощая собственный ужин.
У Билли подобных сомнений не было. Он откусил большой кусок и тыльной стороной руки вытер сок с подбородка.
– Ох, черт, как же вкусно! Ты не знаешь, от чего отказываешься.
Ван Ыок посмотрела на него, привыкшего к окружающим роскоши и богатству. И выходя из его спальни, подумала, что он сильно ошибался – она прекрасно знала, от чего отказывалась.
22
Мантрой Ван Ыок стало: убедись, что мама принимает таблетки. Будь терпеливой. Будь вежливой. Сходи в магазин. Помоги с ужином. И через несколько недель все пойдет как по маслу. Она так привыкла к ежегодной маминой депрессии, что уже почти воспринимала ее как должное, но в этом году им вряд ли удастся добиться больших улучшений. Начало было не очень удачным, но с более точным диагнозом и планом на горизонте появились проблески надежды. И то, что мама согласилась на групповую терапию и уже десять недель как ходила на собрания, было большой победой.
