Ван Ыок создала новую страницу, где несколько раз написала цитату Пикассо – «Искусство – это ложь, которая делает нас способными осознать правду», а потом попыталась объяснить ее в свете своей работы. Незначительные детали объединяются в одно, чтобы показать нам нечто новое, нечто большее.
Она поискала в интернете картинки с фотографиями улиц и тротуаров со всего мира, где бы были отметки геодезистов, и сохранила несколько, чтобы потом распечатать в школе.
Потом она смотрела фотографии металлических поверхностей и старых стекол.
Еще не было и одиннадцати, а Ван Ыок уже переделала кучу дел.
Потому что кто раньше встает, тому Бог подает.
Ей очень нравились немного чудные поговорки и идиомы. Именно их они изучали с Деби во время ее первого года в подготовительном клубе, когда ей было пять. Дома она такого не могла услышать. Рыбак рыбака видит издалека. Буря в стакане воды. Семь раз отмерь, один раз отрежь.
Мама иногда использовала вьетнамские пословицы, например: «Если будешь долго точить сталь, однажды она станет иголкой», «Посмеешься над другими сегодня, завтра другие будут смеяться над тобой». Ну, или другие, которые просто оказывались вариациями на тему старательной учебы: «Когда руки работают, рту можно только жевать», «Хорошее начало – половина битвы».
* * *
Ван Ыок прозанималась еще пару часов, и вот настало время зайти за Джесс и отправиться на работу. Пять часов делать роллы из рисовой бумаги в «Роллы Генри Ха Мина» на Чапел-стрит. Сидячих мест там было только на двенадцать человек, остальным приходилось забирать еду навынос, и перед заведением всегда выстраивалась длинная очередь. Кухня по размеру была такой же, как зал. По субботам на заготовках и приготовлении роллов работало шесть человек. Работать надо очень быстро. «Быстрая и свежая еда» – это легко продается.
Генри держал еще два небольших, но таких же популярных заведения: «Клецки Генри Ха Мина» и «Барбекю Генри Ха Мина». Он был неумолимым минималистом. Идеальный, маленький сегмент в каждой области. На всех его вывесках слова напечатаны строчными буквами, шрифтом Courier. Все его кафе изнутри выкрашены грифельной краской, поэтому на стенах каждый день менялись графическое оформление и надписи. Сегодня там было написано: «Задача искусства состоит в том, чтобы придать жизни форму… Жан Ануй
[18]». Его девушка, Тьен, была дизайнером интерьеров и такой же помешанной на контроле перфекционисткой, как и сам Генри. Когда он выставлял на улице палатку с роллами, булочками и барбекю – «Ресторанчик Генри Ха Мина» – в соцсетях чуть не писались от восторга.
Ван Ыок с Джесс были невероятно эффективным производственным механизмом. Тонкая лапша, аккуратно нарезанный салат-латук, потом либо курица, два стебелька шнитт-лука и два листочка вьетнамского кориандра, идеально сложенные по диагонали, либо жареная утка с соевым соусом и зеленым луком, либо тигровые креветки с нарезанной соломкой зеленой папайей и листочками кориандра. Заворачивать, заворачивать, заворачивать. Если работать так усердно, с предельной концентрацией, хоть и в самом низу кухонной иерархии, то время пролетало почти незаметно. Ван Ыок даже удивилась, когда к ним подошел Гэри и отправил их на перерыв. Ван Ыок и Джесс еще давно решили, что весь гардероб Гэри состоит из одних черных футболок, темных джинсов и фирменных красных бандан. Но они так и не смогли определить их количество. Кэм и Бэк, которые занимались заготовками, перешли на роллы.
Если погода была хорошей, Ван Ыок с Джесс всегда проводили свой перерыв на улице. После двух часов одних роллов из рисовой бумаги глазам нужно отдохнуть, хотелось пространства. Они вышли в переулок рядом с кафе и сели на ящики из-под молока, на которых были накиданы подушки. Их вытаскивали с началом первой смены и затаскивали обратно перед закрытием. Изнутри доносилась любимая музыка Гэри: Дион Уорвик исполняла песни Берта Бакарака.
– Я обожаю эту песню, – сказала Джесс.
Это была «Trains and Boats and Planes».
– Я тоже.
– По-моему, этот альбом – прямо-таки инструкция к жизни.
– Правда? – спросила Ван Ыок рассеянно.
– Если только ты не думаешь, что когда я просыпаюсь, то молюсь за кое-кого неопределенного, и прежде чем нанести макияж тоже, хотя ты знаешь: я вообще не крашусь, хотя нет, бывает. Я просто дурачилась. Шутки ради.
– Я не знаю текст песни.
– А, ну ладно, он все равно не выдержит глубокого анализа. – Джесс открыла пакетик «Чизелс»
[19], которые в последнее время стали ее любимым лакомством на время перерыва. – Тебе никогда не приходило в голову, что нам нужно сменить работу?
– С чего вдруг?
– Мы две австралийки вьетнамского происхождения и делаем роллы из рисовой бумаги.
– И что?
– Ну, у нас как-то не очень получается расправить культурные крылья.
– И что ты предлагаешь, жарить бургеры?
– Фу, нет, они же воняют!
– Работать в магазине?
– Там придется лебезить. Вы уже нашли все, что вам нужно? Я могу вам чем-нибудь помочь? Вам так это идет.
– Тогда что.
– Да нет, я счастлива – просто я хочу сказать, так, на заметку, что мы живем как по чужому сценарию.
– Я не возражаю. Работа есть работа. Генри классный. И нас кормят. – Ван Ыок вонзила зубы в ролл с креветками.
Джесс насадила чипсы на каждый палец и теперь съедала их, один за одним. На головах девочек по-прежнему были бумажные шапочки, и им стоило бы сесть спиной к улице, на случай если мимо будет проходить кто-то знакомый, но Ван Ыок уже слишком устала, чтобы думать об этом.
– Слушай, как думаешь, почему я не люблю настоящий сыр, но люблю «Чизелс»? – спросила Джесс.
– Потому что в «Чизелс» нет и намека на настоящий сыр?
– Но там есть штука, которая называется сырным порошком, – заметила Джесс, разглядывая состав на упаковке, лежащей у нее на коленях, и стянула с мизинца левой руки кукурузное колечко.
По переулку шла компания смеющихся девчонок, в руках они держали пакеты с логотипом кафе «Генри Ха Мина». Среди них была Холли. Она заметила Ван Ыок и Джесс и показала на них пальцем. Компания расхохоталась еще громче. Ван Ыок застыла на месте. Но она не хотела доставлять им удовольствие, почувствовав себя смущенной или виноватой.
– Кто, вернее, что это? – спросила Джесс.
– Просто девчонки из школы, – ответила Ван Ыок.
Они уходили, но все еще громко смеялись.
– Это его друзья?
