– Но по-прежнему пьет водку и читает газеты…
– А ведь когда-то писал, в журнале работал, потом газета, – припомнил Каблуков.
– Да, было дело, аж в нескольких газетах писал, и рассказы были, но это все в прошлом, теперь ему не до того. Да и газет не осталось, только две какие-то… – Тут он осекся, прочистил горло, – ну, вернемся к моему барану, как говорится, – всплеснул смех, Гривенник тоже посмеялся, щеки его пылали, довольная Лидия смотрела на него, он тоже поглядывал на нее, – знаете, муж моей сестры, жалкий человек, он настолько ленив душой и телом, что можно умереть, глядя на то, как он спит. – Новая вспышка смеха. – Не просто спит, а проваливается в бессознательное состояние. – Ха, ха, ха! – Он не садится на диван – он плюхается на него. И не просто так. Он уходит почивать как интеллигент – с какой-нибудь газетой…
– А что за газета, не изволили заметить? – поинтересовался Каблуков.
– Нет, не замечаю. Какая-то французская. Да и не все ли равно?
– А нет, не скажите…
– Прочтет какую-нибудь ерунду и начинает судачить. Вместо того, чтобы денно и нощно детей воспитывать. Нет, ему лень.
– Вот! – воскликнул Каблуков. – Лень – наипервейшая характеристика русского интеллигента. Да, лень. Вот как только ленив, так сразу жди блеяния о культуре, о политике, об устройстве общества и каких-нибудь итогов, всё равно каких – итогов всего, и прогнозов всевозможных. Как только интеллигент, так готовься к смертной тоске!
– Вот-вот, – согласились все.
– Нет, что вы, – махнул салфеткой Гривенник. – Для него это даже чересчур. Он ворчит, ноет и ничего не делает. Да потому что из его рассуждений и выходит, что сделать ничего нельзя. Он на итоги не замахнется, он предпочитает размышлять о политической ситуации во Франции. «Правительства в стране как такового нет. Коммунисты, как говорится, на коне. Сейчас возьмут власть, тут мы и попляшем». Это его слова. Лежит, сам себе задает вопросы: а как в Америке дела, интересно? Как они там? Вот они-то как там? Понимаете? Мы-то – понятно – тут. С нами ему все ясно. Мы тут все загнулись. А они как? Как они там? У них есть русские школы? Наверняка есть! А у наших детей теперь будут? Вот преподавания на русском у его детей наверняка не будет. Об этом он беспокоится, а почитать своим детишкам, да что там читать, поиграть, поговорить с ними у него времени нет, потому что поваляться с газеткой на софе важнее, о жизни там помечтать. Выйдет на кухню чай выпить и спрашивает вдруг: а как думаешь, Игорь, справляют они там Дни русской культуры? Я спрашиваю: где – там? Он говорит: ну, в Чили, например, или в Парагвае – справляют, как думаешь? Что там у них, ему важно не потому, что он соберет манатки и поедет туда. Никуда он не поедет. В жизни духу не хватит. Да и на Дни русской культуры он никогда не ходил, он и в театре-то был последний раз лет двадцать назад. Нет, он воображает себя интеллигентом и заботы себе придумывает в соответствии с образом. Что интересует интеллигенцию? Школы, Дни русской культуры и тому подобное. Вот он и дует в усы: русские школы, русская культура, Сталин… Заодно – о чьих-то интересах в Иране или как там дела в Китае?.. А что он знает об Иране или Китае? Ничего. Но ему позарез нужны Иран и Китай, чтобы не заниматься своими детьми, не искать работу, не думать о семье. Что угодно – только не насущное! Лень и безволие.
– Да, вот так, – качал головой Каблуков и постукивал костяшками пальцев по столу, посматривал на остальных и добавлял: – Все верно, так и есть, типичный наш интеллигент, без воли, без направления.
– Я всегда говорил: все беды на Руси от интеллигентов, – зло сказал Усокин.
– Это точно, – согласился Арсений Поликарпович, – трудиться не хотят, вечно что-то выдумывают. Я вон те журналы, что у меня в Скворечне, читал, читал… Ох и злоба мою душу взяла! Из пальца все это высосано, а дела никакого! Яйца выеденного не стоит, а ссор-то, ссор от этой болтовни сколько! Токмо бы писать и разобщать, всем голову мутить…
– Бесы, что и говорить, – прорычал Усокин негромко, но зловеще.
– Горе от ума, – гаркнула Теляткина, попыталась засмеяться, но, увидев, что никто не улыбается, удержалась.
Усокин хотел что-то еще добавить, плечом повел, горло прочистил, но Каблуков раньше заговорил:
– Это очень интересно. То, что вы сейчас рассказали, Игорь Семенович, очень-очень интересно. Опошляется человек без духовной пищи, без приобщения к культурным ценностям. Без цели, без упряжи, без труда – не может! Хорошо вы это заметили. Это не каждый умеет – так заглянуть, как вы, подсмотреть, догадаться: что вращается в голове типичного русского эмигранта. Ах, как метко, какой верный портрет!
– Вам бы рассказы писать, – воскликнула краснощекая Теляткина, и на этот раз все дружно с ней согласились, и она, оглядываясь по сторонам, спрашивала: «а что, правда ведь? правда? ладно рассказывает, а?», и толкала в бок локтем мужа, тот понимающе тянулся к бутылке, чтобы пополнить ее бокальчик, а сам говорил:
– Даже зависть берет, слушаючи вас. Так рассказывать можно было бы и со сцены. Аки Аверченко!
– Тэффи! – рявкнула его жена и загоготала. – Давайте поднимем за хозяев! Чтобы они были здоровы! За вас, Любовь Гавриловна!
– За тебя, Поликарпыч! – подхватил Теляткин.
Выпили.
– Мда, – сказал Каблуков, – теперь и сцены, наверное, нет…
Загомонили:
– Нету…
– Откуда ей быть…
– Наш клуб закрыли…
– Можно выступать теперь на Гальера, – насмешливо сказал Гривенник, – в доме Русских патриотов… сколько угодно…
– Прекрасная мысль, я так и сделаю, – сказал Усокин, – у меня есть кое-какие записи…
– Театра нет, это совершенно точно, – сказала Тамара.
– И литературы не осталось, – буркнул ее муж. – Я почитал, что пишет Гвоздевич… Это такая муть… Одно раздраженье берет, вот как вы сказали, Арсений Поликарпыч, читаешь, и голова от гнева гудит…
– Да, – кивал старик, – о чем я, – икнул, – пардон, о чем я и… говорю! Мать ее, интеллигенция!
– Ну, не ругайся, Арсений, – толкнула его жена.
– А что вы читали? – поинтересовался Каблуков.
– Да как ее… Лучше приходите к нам в гости. Просто в гости приходите!
– Благодарю, с превеликим удовольствием, покорнейше благодарю…
– И к нам приходите…
– Алексей Петрович, и нас осчастливьте вниманием…
– Непременно, – отвечал Каблуков, – всенепременно придем…
Тамара вышла. Лидия за ней.
Крушевский подумал, что напрасно выпил вина, и, когда Теляткин предложил выпить за детей, за молодежь, за будущее и все такое прочее, Александр свою рюмку приподнял, но пить не стал.
– Ну а все-таки, Игорь Семенович, – обратился Каблуков к жениху Лидии, – почему вы считаете, что ваш родственник никуда не соберется? Я почему-то думаю, что такому бедовому самое время ехать в Россию.
