У меня жутко чесалась промежность. Я даже подумывал, не отменить ли всю съемку. Конечно, отмена выглядела бы трусостью, непростительным пораженчеством, а признавать поражение совсем не хотелось, однако мошонка чесалась так сильно, что я уже тихо прикидывал, где раздобыть героин. Я уговаривал себя, что смогу потерпеть зуд еще пару дней, а уж дома я знаю, что делать, и тут подо мной рухнул стул. Его выбил из-под меня обломок выхлопной трубы, которому придало ускорение, я даже не знаю, сколько килограммов взрывчатки.
Есть народы крикливые, есть народы спокойные. В Ираке любят кричать. Поднялся такой ор, что у меня заложило уши. Если бы начиненная взрывчаткой машина рванула где-нибудь в Токио, японцы отнеслись бы к такому событию хладнокровно, по-сегунски спокойно и невозмутимо. Я посмотрел на тела, лежавшие на тротуаре, понял, что толку от нас никакого, и мы с Семтексом ушли восвояси. Слава богу, у нас не было камеры, и нам не пришлось делать трудный моральный выбор, стоит ли пожинать плоды чужого несчастья.
Нас с Семтексом разнесло бы в клочья, если бы «короллу» не угнали за три секунды до взрыва и она не рванула бы в двухстах метрах дальше по улице.
Я был спокоен, как слон. Сам поражался своему спокойствию. В ушах звенело, я был весь в пыли и в каких-то ошметках, видимо, оставшихся от прохожих, но я дошел до отеля твердой, степенной походкой. Крутой перец. И только когда я закрылся в номере, у меня подкосились ноги и меня вырвало на ковер. Я не мог встать еще пару часов. Я всерьез опасался, что мне повредило спину. Лежа в номере на полу, я размышлял, что получилась бы классная шутка: Семтекса чуть не размазало по асфальту семтексом, – но есть вещи, о которых не шутят. По прошествии времени многое представляется нам смешным. Многое, но не все. Особенно для участников событий. Пользу из этого материала извлечет уже следующее поколение иракских комиков.
Суть в том, что если люди не знают о твоей слабости, то ты вроде как и не слабак. Интересно, что происходит с другими за закрытыми дверьми, когда завершается представление. Интересно, как много крутых парней рыдает в подушку, когда их никто не видит.
В тот день я, наверное, израсходовал изрядную долю отпущенной мне удачи.
* * *
Прямо не верится, что я снова работаю с Семтексом, в Иерусалиме. Если бы все зависело от меня, я бы категорически отказался. Но ради детей мы готовы на все. Ради детей мы делаем то, чего никогда бы не сделали только ради себя. Даже если бы отказ означал полный крах моей телевизионной карьеры, я все равно бы отказался, не задумываясь. Но ради сына…
У Семтекса нет близких друзей – что, в общем, понятно, учитывая его характер, – но есть один старый приятель, с которым он был знаком еще в юности и до сих пор поддерживает связь. Этот приятель – директор гимназии. Лучшей гимназии в нашей округе, куда надо записываться заранее, причем очереди можно и не дождаться. Куда мой сын переходит на следующий год, к вящей радости его матери. Мне не за что извиняться. С чего бы мне становиться светочем принципиальности и безукоризненной честности, единственным во всей Британии? Как и везде, в лондонском образовании все решают знакомства и связи. К тому же мы с Семтексом вроде как помирились. Почти.
Хотите навести порядок на Ближнем Востоке? Я знаю, как это сделать. Легко. Пусть Ближний Восток оккупируют китайцы. И уже очень скоро все моджахеды и хасиды будут дружно взрывать узкоглазых едоков риса. На самом деле враг моего врага – по-прежнему мой враг, если с ним или с ней мы враждуем сильнее, особенно на моей территории. Лилиан снова свела нас с Семтексом, как в старые добрые времена.
– Сегодня ты еще не выступал с историей о бомбе в машине. Думаешь, уже пора?
Лилиан чуть подается вперед, почти незаметно, но в той манере, которую каждое высшее позвоночное безошибочно примет за проявление агрессии. Многие женщины такие смелые и дерзкие на язык исключительно потому, что ни разу не получали кулаком в репу.
Нельзя также не отметить, что Лилиан по-прежнему носит глубокое декольте, хотя ей уже хорошо за полтинник. У нее шикарная грудь для ее возраста; в этом смысле француженки дадут фору любому. Они изобрели дамочек средних лет, имеющих целый штат молодых любовников. Разглядываю ее ожерелье и прикидываю про себя, сколько оно может стоить. Забавно: ожерелье стоимостью в миллион с виду не отличается от дешевых стекляшек за пятнадцать фунтов. Чтобы понять разницу, надо их тщательно изучить, привлечь ювелира для экспертизы, а какой в этом смысл? По сути, бриллианты – это лишь имитация кварца.
– Я не крутой перец, Лилиан, – говорит Семтекс. – Если тебе хочется остренького, то это к Баксу. Он у нас всем перцам перец. У него на ухе повис чей-то аппендикс, и Бакс сказал только: «Не пора ли обедать?»
Лучше бы он помолчал. Всякий раз, когда я слышу слово «Багдад», с моим желудком что-то творится. У меня кружится голова. Глупо хлопаться в обморок, когда тебя только что нарекли крутым перцем, но всегда можно сослаться на малярию. Если ты переболел малярией или тебя подстрелили, в этом есть свои плюсы: можно хлопнуться в обморок или рухнуть на стул и заявить, что это последствия малярии или что-нибудь вроде «После той шальной пули я уже никогда не был прежним».
Странно, что Семтекс так скромничает. Хотя, может, и нет. Я сидел спиной к взрыву. А он видел взрыв. Видел, как разнесло в клочья ни в чем не повинных прохожих. Это был чуть ли не единственный раз, когда я помню его без камеры. Как большинство операторов, он буквально приклеен к своей камере, и там, в Багдаде, он снимал постоянно. Но наступает момент, когда хочется сделать маленький перерыв. Выпить чашечку чая без вездесущей камеры. Эта бомба была, возможно, самым зрелищным событием из всех, при которых ему доводилось присутствовать. Кадром всей его жизни. Максимальным приближением к черте, когда ты столкнулся со смертью лицом к лицу и отделался легким испугом. И он держал руки в карманах. У Дозволителя извращенное чувство юмора, и он никогда не преминет напомнить тебе, кто тут главный.
– Не пора ли работать, коллеги? – Обожаю разыгрывать эту карту.
Жара и замечания Семтекса выматывают Лилиан. Если речь не идет об установке света, операторов на съемках обычно не слышно. Понятно, что интеллектуалку-француженку, говорящую на трех языках и читающую на трех мертвых языках (потому что папенька не пожалел денег на лучшую школу в Париже), получающую баснословные деньги в лучшем парижском университете, где она числится лектором и бывает от случая к случаю, бесит, что ее перебивает какой-то хрен, который не только не стыдится признаться, что он бросил школу в пятнадцать лет, но и сообщает об этом чуть ли не в каждом своем комментарии, тем более если означенный хрен одет, как бомж.
Справедливости ради надо сказать, что Семтекс надел новую футболку с надписью «Хвала Баалу» угаритской клинописью. Он уверяет меня, что это малоизвестная клинопись, которую Лилиан либо знает, либо не знает. А если не знает, то гордость ей не позволит спросить. Футболка достаточно стильная. Но я уверен, что его оранжевые армейские штаны – те же самые, в которых он ходит уже лет пятнадцать (для засекреченных съемок и конспирации у него есть черные джинсы).
