– Мета-мета, – повторяет Милли.
Через час этот перл мудрости разнесется по всему Лондону. Что видят другие, глядя на меня? Аутсайдер. Хронический неудачник. Бакстер Стоун. Князь тьмы. Укротитель Семтекса. Меня никто не любит, но на телевидение это комплимент. Меня боятся. В самом деле, боятся. Человек не управляет своей репутацией. Я не знаю, откуда берутся все эти слухи. Они растут и меняются, точно дети.
Джек-Список заговорщически поглядывает на меня. С чего бы мы вдруг оказались союзниками? Вот что меня умиляет в людях: они не замечают тебя годами, а то и вгоняют в нищету, а потом им подрывает провести с тобой отпуск.
Рядом с Джеком сидит Флетчер, человек старой закалки, ветеран Центрального управления информации и нудист. Однажды, прежде чем я успел его остановить, он показал мне фотографии со своих голых каникул. Он показывал эти снимки всем и каждому. Видимо, чтобы общественность лишний раз убедилась, что он верен философии нудизма и поэтому потащил всю семью на Кап д’Агд, где вообще нечего делать, кроме как наблюдать за юнцами, ходящими без штанов. Флетчер много лет управляет агентством, представляющим интересы детей-актеров, но уже давно было замечено, что через это агентство не получил предложения о работе ни единый ребенок.
Недостаточно быть…
Ну и компания.
– А какой крайний срок для заявки? – говорю я, просто чтобы хоть что-то сказать.
– Бакс, не волнуйся. Вечно ты волнуешься, – говорит Джо’н. – Так нельзя.
Разумеется, нет никаких крайних сроков. Если ты сам не знаешь, что тебе нужно, то откуда бы взяться срокам?
Недостаточно быть двуличной, пакостной, вероломной и наглой шлюхой…
Ну и компания. С тех пор, как я пришел на телик, здесь действует заговор темных сил, имеющих целью уничтожить всякие проблески интеллекта, сжить со света любого, у кого есть характер или воображение, с кем действительно хочется разговаривать и общаться. Те немногие приличные люди, с которыми я познакомился в самом начале, теперь либо мертвы, либо уволены, либо сошли с ума.
Даже если бы здесь, в этой комнате, был представлен весь цвет лондонской теледокументалистики, среди нас все равно были бы проигравшие, потому что не каждому удается добиться успеха. Ошибка думать, что, сложись все иначе, каждому бы остался сочный кусок пирога. Будь у нас лучше поставлено образование. Лучше устроено правительство. Лучше то. Лучше это.
Пирога не хватает на всех. Кто-то должен мыть туалеты. Если есть первые, то должны быть и последние. Кто-то должен проигрывать. Госпожа Неудача действительно правит миром.
С другой стороны, кто-то должен выигрывать. Кому-то должно повезти. Это настолько несправедливо, что даже справедливо.
Выиграть может любой, даже самый тупой, даже самый ленивый, невежественный и никчемный. Бесполезные люди, некомпетентные, абсолютно безмозглые, необязательные, бестолковые, люди, грызущие ногти, не умеющие одеваться и правильно парковаться, самые что ни на есть отвратительные персонажи – они не подвергаются дискриминации. У них тоже есть шанс. И это верно не только для телевидения.
Но денег нет. И, наверное, уже не будет. Те деньги, которыми разжился Джо’н, – вероятно, последние представители своего вымирающего вида. Когда я начинал, телевидение было могучей силой. Теперь оно просто еще один бедный родственник, робко тянущий публику за рукав, чтобы обратить на себя внимание. Крушение империи – зрелище, безусловно, волнующее, но неуютное. Все-таки больно, когда тебе на голову валятся каменные колонны.
На бессмысленной чуши не сделаешь доброе имя. Чушь и бессмыслица были всегда, и в этом нет ничего плохого. Кто из нас не потакает своим маленьким слабостям? Проблема встает во весь рост, когда нет ничего, кроме бессмысленной чуши. Вот тогда уже надо задуматься.
Жизнь – тот же фильм-катастрофа. Кто доживет до счастливого финала? Большинство из нас точно не доживет. Мы уже знаем горечь разочарования, и к финалу эта горечь только усугубится. Горечь, разочарование и бедность. Я и не думал, что когда-нибудь употреблю это слово в приложении к себе самому. Может быть, не богатый. Может быть, не знаменитый. Может быть, не настолько счастливый, как мне мечталось. Но бедный?!
Недостаточно быть двуличной, пакостной, вероломной и наглой шлюхой. Чтобы чего-то добиться в жизни, надо быть везучей двуличной, пакостной, вероломной и наглой шлюхой. Так говорил Херби. Еще одно его любимое выражение: Безмозглая наглая шлюха. Ближе к концу Херби сильно печалился по поводу нашего постразумного общества. Когда ты мертвый, в этом есть свои плюсы. Например, тебе больше не надо присутствовать на всех этих кошмарных корпоративах.
– С нетерпением жду ваших заявок, – говорит Джо’н.
Может, это и правда, поскольку он так хорошо развлекается за наш счет, но я сомневаюсь, что он читает наши заявки. Разве что бегло просматривает первые две страницы.
В прошлом году я отправил ему сценарную заявку в два часа ночи, напившись в хлам и решив эмигрировать в Аргентину и устроиться там преподавателем английского языка. Где-то на середине сценария документальной программы о контрабанде оружейного плутония я написал: «Ты все равно ничего не поймешь, друг мой Джо’н, потому что ты тупой, как бревно, и слишком ленивый, чтобы дочитать до этого места, бестолочь и невежда с большими претензиями, феноменально везучее, самодовольное одноклеточное».
Я был уверен, что Джо’н не читает заявки, разве что титульный лист и первый абзац, и бегло просматривает иллюстрации (мы давным-давно выяснили, что в заявках для Джо’на должны быть большие, цветные картинки, и этих картинок должно быть много; в конце концов, писать умные письма глупому адресату так же бессмысленно, как писать глупые письма интеллектуалу). Как выяснилось, я был прав. Но я тогда дергался целый месяц и похудел на четырнадцать фунтов.
Джо’н выходит из комнаты с таким видом, словно его ждут великие дела. Боюсь, что мне все же придется предаться фальшиво-дружескому общению в этой обители зла, прежде чем удастся сбежать.
– Умеет он напустить на себя важный вид, – замечает Джек-Список. – Его даже можно принять за кого-то, кто… как бы лучше сказать?.. в поте лица зарабатывает свой хлеб.
Это уже интересно. Джек гордится своим бунтарским, строптивым нравом, но высказывать настолько явное неуважение к начальству в компании межгалактических стукачей и умелых манипуляторов совершенно бессмысленно. В этом нет никакой очевидной пользы.
– На прошлой неделе я с большим удовольствием посмотрел твою новую программу, – говорю я Джеку.
И это правда. Я получил от просмотра истинное удовольствие. Давно я так не смеялся. Джеку вовсе не обязательно знать, что его новая программа была совершенно кошмарной. Нев-jiben-но паршивой. Собственно, тем меня и порадовала. Но похвалить человека язык не отсохнет, и похвала как минимум собьет Джека с толку, и, может быть, принесет мне какую-то пользу. Некоторые слова проникают даже сквозь многоступенчатый фильтр скептицизма. У меня когда-то была подружка, которая называла меня своим «господином и повелителем». Естественно, это была ирония, но рептильный комочек в моем мозгу на тот момент ее не уловил.
