– Говорят, происхождение у него арабское, – замечает архитектор при виде прекрасной энсаймады, местного пирога, который Карима поставила на стол.
– Потому что в форме тюрбана? – спрашивает дантист.
– На свете много чего арабского происхождения, – говорит архитектор. – Это была великая цивилизация.
– Почему была? – возмущается Хлоя Бальзамо.
– Ну, потому что сейчас цивилизацией это назвать трудно…
– Мы же договорились не заводить об этом речи, – напоминает Карима.
– Ты права, поговорим о покемоне Го.
– Знаешь, как один водитель вдребезги разбил свою тачку, пытаясь поймать покемона?
– Еще одна форма терроризма, – шутит Джибрил.
– Да, но их-то ловят.
– Жером!
Когда наступает время мыть посуду, я оказываюсь рядом с Изабель Верон.
– Правильная у тебя была реакция, – говорит она мне, отряхивая с рук пену.
– Спасибо.
Я принимаюсь вытирать восьмой бокал.
– Но смотри, чтобы он не переселился совсем в мир фантазий.
– Мы стараемся.
Я кладу полотенце и выхожу из кухни. Я не ее пациент и не просил совета.
В саду пахнет ментолом. Прислонившись к невысокой каменной ограде, стоит флористка. Краснеет кончик тонкой сигареты в ее губах.
– Вы домой? – спрашивает она меня.
– Да, скоро. Уложу сына.
– Все дети спят. Не хотите выпить по последней в отеле?
Я вежливо отказываюсь.
– Я могла бы показать вам мои цветы.
– Это, должно быть, очень красиво, но я домой.
Она глубоко затягивается, кончик ее сигареты краснеет ярче.
– Вы уверены?
– Да.
– Жаль. Вам это пошло бы на пользу… – Голос ее вдруг стал хриплым. Она добавляет: – Можно делать чудесные вещи в цветочных лепестках.
Я нелюбезно обрываю ее:
– У меня аллергия на пыльцу.
Возвращаюсь в дом. Осторожно открываю дверь детской. Маленькие тела вповалку на матрасиках. Я наклоняюсь, отодвигаю ручку, ножку, плюшевую игрушку, нахожу сына и уношу его. Он тяжелый.
Я вспоминаю, каким он был легоньким, когда она ушла. На дне океана, да. Он цепляется за меня. Я последний спасательный круг. Со своей ношей я прощаюсь с гостями, с Артуром и Каримой, благодарю их.
– Вечер все-таки удался? – спрашивает меня Артур.
– Да. Не парься. Я уложу малыша. И сам баиньки.
Под кваканье лягушек, словно комментирующих мое продвижение, я ступаю на дорожку, вымощенную заросшими мхом камнями, и иду, ориентируясь в свете луны и звезд. Его щека горяча на моем плече. Я переживаю сладкую муку.
Акваленд
Это царство воды, солнца и резины. Адреналин течет рекой в лабиринтах труб, которые вздымаются волнами, перекрещиваются и извиваются гигантскими спагетти в небе Майорки, всасывая счастливых и испуганных человечков, съезжающих по ним. Rapidos descensos et vertiginosos giros
[66]. Девиз написан большими буквами над входом в это вожделенное место, как «познай самого себя» на фронтоне храма Аполлона в Дельфах. Мой мальчик бежит под портик со всех ног в своих синих бермудах с красными якорями и футболке Adventure Time
[67] – еще один его любимый мультик.
Акваленд – царство скоростей и головокружительных виражей, но это еще и царство жира. Целлюлитная кожа, чаще всего английская, иногда немецкая, блестит от крема для загара. Жестокое зрелище. Мой сын на нем не задерживается. Он хочет в Большой каньон.
– La major atracción para la familia
[68]. Это для семей, папа. Мы с тобой семья, пойдем.
Отцовское сердце тает. Семья бегом поднимается по лестницам башни на тридцать метров над землей. Желтый круг подплывает к нам, направляемый руками двадцатилетней белокурой служащей в короткой маечке и мини-шортах, с бриллиантиком в пупке. На ее мускулистой попке желтыми буквами написано слово Lifeguard
[69]. Так что мы без опаски садимся в круглую, желтую, туго надутую штуку.
– Disfruta
[70], – говорит она.
У нее красивые зеленые глаза. И я, разумеется, вспоминаю Нану, перед тем как крепко прижать к себе сына.
Я беру паузу, а он бежит дальше, в Crazy Race
[71]. Лежа на спине, как и три его конкурента в трех параллельных коридорах, руки вдоль тела, серьезный, сосредоточенный, настоящий гонщик, он мчится вниз на бешеной скорости по наклонной плоскости, в которую хлещут струи воды, заливая ему глаза еще до финального нырка. Меня охватывает страх, когда он летит в бассейн вместе с тремя другими гонщиками.
Лишь бы не ударился головой. «Перелом шейных позвонков», – проносится в голове. Я кидаюсь как оглашенный в бассейн, не обращая внимания на яростный свист lifeguard. Мой сын с победоносным видом выныривает из хлорированной воды.
– Есть хочется!
Мы идем есть, и я наслаждаюсь зрелищем его загорелого тела в мелких капельках и радостью, читающейся на его ликующем лице в этот чудесный день, всецело посвященный развлечениям.
Мы обедаем, счастливые, объедаемся фастфудом, вредным и донельзя калорийным. Верх наслаждения: жареная картошка, залитая майонезом и кетчупом, которые текут по пальцем и рисуют жуткую боевую раскраску на лицах. А нам плевать. Все пересолено и вкусно.
– Me mola! – говорит он. «Мне нравится».
– Что значит «умерла»? – Спрашивает он, когда мы стоим в очереди на Кола дель Дьябло рядом с Большим каньоном.
– Это значит, что твоего тела здесь нет, но твоя душа во всех мыслях.
– Во всех мыслях?
– В мыслях людей, которые тебя любят и думают о тебе, как если бы ты был здесь.
