– Так, значит, собеседование. Вы не волнуйтесь, Элеанор, это простая формальность – отдел кадров меня изводит, если я не делаю все эти штуки, ну, вы знаете, как это бывает, – он скривился. – Сейчас мы просто проставим галочки и подпишем документ, после чего я отпущу вас с миром.
Прихлебывая из кружки кофе, он немного расплескал на рубашку. Боб носил тонкие рубашки, под которыми просвечивала майка, что еще больше делало его похожим на школьника-переростка. Мы пробежались по списку оскорбительно тривиальных вопросов. К нашему обоюдному облегчению, процесс оказался безболезненным, хотя и утомительным.
– Вот теперь порядок, – сказал Боб, – с этим, слава богу, мы закончили. Еще что-нибудь не хотите со мной обсудить? Я понимаю, говорить на конкретные темы сегодня еще рановато. Если хотите, можем встретиться завтра, когда вы включитесь в работу.
– А рождественский обед? – спросила я. – Уже организован?
Боб скривил свое маленькое круглое лицо и выругался совершенно не ангельским образом.
– Я вообще о нем забыл! Мне пришлось заниматься кучей других дел, и я просто, ну упустил это из виду. Вот черт…
– Не переживайте, Боб, – успокоила его я, – в самое ближайшее время я займусь этим вопросом. – Я немного помолчала и добавила: – Разумеется, после того, как разберусь с бухгалтерией.
На лице Боба читалось беспокойство.
– Вы уверены? Элеанор, я совсем не хотел бы взваливать на вас дополнительную нагрузку, вы только-только вышли, и дел у вас сейчас и без того будет невпроворот…
– Безо проблемо, Боб, – уверенно заявила я и подняла вверх большие пальцы обеих рук, впервые решив использовать любимые фразу и жест Рэймонда.
Брови Боба взметнулись вверх. Надеюсь, я все воспроизвела правильно и в подходящем контексте. Как правило, я умело обращаюсь со словами, однако, должна признать, в подобных ситуациях иногда допускаю ошибки.
– Ну… если вы уверены на все сто процентов… – сказал Боб, причем, надо отметить, в его собственном голосе особой убежденности не было.
– Абсолютно, Боб, – кивнула я. – К концу недели все будет улажено и подтверждено. Можете на меня рассчитывать.
– Ох, это было бы просто великолепно, – ответил он, черкнул что-то в анкете и протянул ее мне, – теперь подпишите вот здесь и будем считать вопрос закрытым.
Я эффектно расписалась. В повседневной жизни мне нечасто выпадает случай поставить свою подпись, что весьма прискорбно, так как у меня очень интересный, как бы это назвали наши кузены по ту сторону Атлантики, «Джон Хэнкок». Нет-нет, это совсем не хвастовство. Почти каждый, кто его видел, отмечал, как он необычен и своеобразен. Хотя лично я не понимаю, что в нем такого. В конце концов, каждый при желании может изобразить букву «О» в виде спирали улитки, а необходимость сочетать строчные и заглавные буквы продиктована просто здравым смыслом – это защищает от подделок. Личная безопасность, безопасность данных – это чрезвычайно важно.
Когда я наконец села за свой стол, первым делом в глаза бросились цветы. Пока я подходила к рабочему месту, они прятались за монитором, но теперь я увидела вазу (точнее, пивной стакан; в нашем офисе никогда не хватало ваз, ножей для торта и фужеров для шампанского, хотя сотрудники отмечали значимые события своей жизни чуть ли не каждую неделю). Букет составляли синеголовники, африканские лилии и ирисы, и он был великолепен.
К этой композиции был прислонен конверт, который я медленно распечатала. Внутри оказалась открытка, на лицевой стороне которой красовалась поразительная фотография рыжей белки, жующей лесной орех. На внутренней стороне кто-то (судя по детским каракулям, Бернадетта) написал: «С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, ЭЛЕАНОР!» Вокруг с обеих сторон все было испещрено подписями и словами «Всего наилучшего» или «С любовью». Меня это совершенно ошеломило. С любовью! Всего наилучшего! Я не знала, что и думать.
Все так же размышляя о происходящем, я включила компьютер. Почтовый ящик был забит таким количеством нуждавшихся в ответе писем, что мне пришлось заняться только сегодняшними, а остальные просто удалить. Если в письме действительно что-то важное, те, кто его прислал, наверняка свяжутся со мной еще раз. Последнее послание, отправленное лишь десять минут назад, пришло от Рэймонда. В теме стояло: «ПРОЧТИ МЕНЯ!!»
Подумал, что нужно поставить такую тему, а то у тебя в ящике сейчас наверняка сто тыщ писем, гы-гы. Я во время последней встречи забыл сказать, у меня кароч есть билеты на концерт, классическая музыка. Не знаю, любишь ли ты такое, но я подумал, а вдруг? Это через две недели, в субботу, ты сможешь? А потом можно сходить куда-нибудь поесть.
Увидимся в обед.
Р
Прежде чем я успела что-нибудь ответить, я обнаружила, что коллеги, незаметно для меня, собрались кружком вокруг моего стола. Я подняла на них глаза. Выражения их лиц варьировались от скучающих до доброжелательных. Джейни, казалось, немного нервничала.
– Элеанор, мы знаем, что ты не любишь шумиху, – произнесла она, явно назначенная на роль спикера. – Мы просто хотели сказать, что мы рады твоему выздоровлению и… в общем, с возвращением!
Все закивали головами, послышалось одобрительное бормотание. Речь, конечно же, нельзя было назвать цицероновской, но все равно это был очень добрый и чуткий поступок.
И хотя красноречие отнюдь не было моей стихией, я понимала, что нельзя не сказать в ответ несколько слов.
– Спасибо за цветы, открытку и хорошие пожелания, – наконец произнесла я, упершись взглядом в свой стол.
Повисла пауза, и никто, особенно я, не понимал, как ее прервать. Я подняла глаза.
– Ну что же, – сказала я, – полагаю, эти просроченные счета сами себя не обработают.
– Она вернулась! – воскликнул Билли, после чего все, в том числе и я, засмеялись.
Да. Элеанор Олифант действительно вернулась.
40
Вечер среды. Час пробил.
– Здравствуй, мамочка, – сказала я.
Мой голос прозвучал сухо и бесстрастно.
– Как ты узнала?
Резко. Раздраженно.
– Это же всегда ты, мамочка, – ответила я.
– Дерзишь? Не наглей, Элеанор. Тебе это не идет. Мамочка не любит непослушных девочек, которые ей перечат, и ты это прекрасно знаешь.
Старый трюк – подобные упреки я уже слышала много раз.
– Меня больше не волнует, что ты любишь и что нет, мамочка, – сказала я.
Она коротко и презрительно фыркнула.
– Что я слышу! Кое-кто закусил удила. Что это, твои особые дни? Гормоны, дорогуша? Или что-то другое? Дай-ка подумаю. Может, тебе в голову кто-то вбил какую-нибудь чушь? Рассказывал обо мне небылицы? Сколько раз я тебя об этом предупреждала? Мамочка не…
Я перебила ее:
