– Хорошая мысль, – ответил он, допил вино и вытащил телефон. – Но ты не будешь в такой час шататься по улицам одна, пытаясь поймать машину. Я сейчас тебе вызову – смотри, у меня есть приложение.
Он показал мне светящийся телефон.
– На что я должна смотреть? – спросила я, вглядываясь в экран.
Он проигнорировал мой вопрос, прочел входящее сообщение и сказал:
– Будет здесь через пять минут.
Рэймонд подождал со мной приезда такси в прихожей, потом проводил меня к машине и открыл передо мной дверь. Усаживаясь на заднее сидение, я увидела, что он вглядывается в водителя – женщину средних лет, уставшую и скучающую.
– Ты тоже поедешь? – спросила я, не понимая, почему он все еще медлит и стоит на тротуаре.
Рэймонд взглянул на часы, взъерошил волосы, посмотрел на дом, потом на машину, и обратно на дом.
– Нет, – сказал он, – еще немного побуду здесь. Посмотрю, чем все закончится.
Когда такси тронулось с места, я повернулась и посмотрела на него. Он нетвердой походкой направился к дому. В дверном проеме я увидела Лауру с двумя бокалами в руках. Один из них она протягивала Рэймонду.
18
На следующей неделе Рэймонд прислал мне электронное письмо в середине дня. Было очень странно увидеть его имя в моем почтовом ящике. Как я и полагала, он был полуграмотен.
Привет Э. Надеюсь у тебя все окей. Хочу попросить кой о чем. Сын Самми, Кит, пригласил меня на свой др, ему будет 40 (кст на той вечеринке я засиделся до утра ржали до упаду). Как насчет быть мои плюс один? Это в гольфклубе там будет фуршет. Если нет – ничего страшного, просто дай мне знать. Р
Фуршет. В гольф-клубе. Бог отнимает, и бог дает. Две вечеринки за месяц! Больше, чем за последние двадцать лет. Я набрала ответ:
Дорогой Рэймонд,
Я с удовольствием сопровожу тебя на празднование дня рождения.
С наилучшими пожеланиями,
Элеанор Олифант (Мисс)
А через несколько секунд получила ответ: ☺.
Общение двадцать первого века. Меня пугают стандарты грамотности у нашей нации.
Я договорилась об отгуле во второй половине дня из-за моей записи в парикмахерскую. Но сначала, по обыкновению, съела свой ланч в комнате отдыха с кроссвордом из «Телеграф», сэндвичем с кукурузой и тунцом, чипсами с солью и уксусом и апельсиновым соком с мякотью. В свое время я поблагодарю музыканта за то, что он приобщил меня к радостям соков с мякотью. После столь восхитительной трапезы я села на автобус в центр, победоносно улыбаясь при мысли о коллегах, которые вынуждены были оставаться за своими столами до конца дня.
«Гелиотроп» располагался на красивой улице в самом центре города, на первом этаже здания из песчаника в викторианском стиле. Он явно не относился к типу мест, где я часто бывала, – громкая музыка, агрессивно модный персонал и чрезмерное обилие зеркал. Я представила, что, может статься, музыкант ходит сюда стричься, и от этой мысли почувствовала себя немного лучше. Вполне возможно, что однажды мы будем сидеть бок о бок в этих черных кожаных креслах под большими фенами, взявшись за руки.
Я подождала, пока администратор закончит говорить по телефону, и отодвинулась подальше от стоящей на стойке большой вазы с белыми и розовыми лилиями. От их запаха в горле запершило, будто там застряло перо или кусок меха. Я закашлялась: этот запах явно не для людей.
Я уже забыла, как шумно в парикмахерских, это постоянное гудение фенов и гул бессмысленных разговоров. Я устроилась на подоконнике, предварительно облачившись в черное нейлоновое кимоно, которое, как я с тревогой заметила, было засыпано короткими частичками волос, отрезанными от предыдущего клиента. Я быстро смахнула их.
Пришла Лаура, такая же нарядная, как и всегда, и провела меня к креслу напротив пугающего ряда зеркал.
– Как повеселились в субботу? – спросила она, возясь со стулом, пока не смогла устроиться позади на одном уровне со мной.
Смотрела она не на меня, а в зеркало, обращаясь к моему отражению. Я поняла, что делаю то же самое. Как ни странно, это действовало расслабляюще.
– Отлично! – ответила я. – Это был превосходный вечер.
– Папа живет в комнате для гостей и уже сводит меня с ума, – с улыбкой сказала она. – И так будет еще две недели! Не представляю, как выдержу.
Я кивнула и сказала:
– Да, мне по опыту известно, как трудно порой бывает с родителями.
Мы обменялись сочувственными взглядами.
– Так, и чем мы сегодня займемся? – спросила она, снимая резинку и распуская мою косу.
Я уставилась в зеркало. Волосы у меня были мышино-каштанового цвета с пробором посередине, прямые и не особенно пышные. Человеческие волосы, делающие то, что и должны делать: расти на моей голове.
– Я бы хотела что-нибудь новое, – ответила я. – Что вы можете мне предложить?
– А на что вам хватит смелости, Элеанор? – спросила Лаура.
Это был верный вопрос. Я смелая. Я, Элеанор Олифант, храбрая и смелая.
– Делайте все, что хотите, – сказала я.
Она явно была в восторге.
– Красить тоже будем?
Я задумалась.
– Это будет обычный человеческий цвет? Не уверена, что хотела бы розовый или голубой или что-нибудь подобное.
– Я подстригу их вам до плеч, будет градуированный боб с карамельным и медовым оттенком, плюс длинная челка на один глаз, – сказала она. – Что скажете?
– Ничего не скажу, это недоступный моему пониманию набор тарабарщины, – ответила я.
Она засмеялась, глядя на мое отражение, но быстро прекратила, возможно потому, что я не смеялась.
– Поверьте мне, Элеанор, – серьезно произнесла она, – получится красиво.
– Слово «красиво» обычно не ассоциируется с моей внешностью, – сказала я скептически.
Она похлопала меня по плечу.
– Вот увидите, все будет хорошо, – ласково сказала она.
А потом заорала так, что я чуть не упала со стула:
– МАЙЛИ! Иди сюда и помоги мне смешать нужный цвет!
К нам подбежала круглолицая низенькая девушка с плохой кожей и прекрасными глазами. Лаура дала ей указания, включая процентное соотношение и коды, которые в равной степени могли относиться как к краске для волос, так и к пороху.
– Чай? Кофе? Журнал? – спросила она меня.
Когда я через пять минут обнаружила, что потягиваю капучино и листаю последний номер «ОК!», то сперва даже себе не поверила. «Нет, вы только посмотрите на меня», – подумала я.
– Ну что, готовы? – спросила Лаура.
