Она взялась за разболтанную, дребезжащую дверную ручку. Та поддалась, и входная дверь, скрипнув, открылась. Ей в ноздри ударил запах заплесневевшего ковра и лежалого хлеба.
Вот как пахнет отчаяние. Она никогда не была дома у Дилла. Он ни разу не приглашал ее войти и даже лез из кожи вон, чтобы ей не удалось даже заглянуть внутрь. Было нетрудно догадаться, почему. Все оказалось еще хуже, чем она представляла, – хотя ей никогда не нравилось думать о том, как жил Дилл.
– Дилл! – позвала она. Ее голос угас, задохнулся в просевшей, пыльной гостиной. Лидия ступила внутрь, выбирая дорогу в сером свете дома, словно пол мог провалиться под ее ногами.
– Дилл! – Она заглянула в спартанскую спальню, в которой не было почти ничего, кроме аккуратно убранной постели, вышивкой со строками из Библии над ней и Библии на ночном столике.
Лидия повернулась к закрытой двери позади нее. Пол под ее ногами скрипнул. В ушах стоял гул. Внутри все горело от адреналина. В горле ощущался едкий привкус страха. Внутри поднималась холодная паника.
Она протянула руку, помедлила немного, потом тихо постучала.
– Дилл! Эй, приятель, школа. Дилл!
Тишина. Она пыталась говорить как ни в чем не бывало:
– Слушай, Дилл, если ты там наяриваешь, лучше прекращай, потому что я сейчас войду. И это будет очень неловкая ситуация для нас обоих.
Тишина.
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только бы с тобой все было в порядке. Пожалуйста, ты не можешь умереть в этом ужасном месте.
Повернув ручку, она толкнула дверь. Та перекосилась на сломанной петле и уперлась в ковер.
– Дилл! – Лидия толкнула дверь пару раз и потом только догадалась, что нужно приподнять ее за ручку.
Она огляделась в полумраке комнаты. Тонкие полоски света проникали в щели по краям закрытых жалюзи, так что можно было различить очертания тела в постели. Дилл лежал неподвижно, отвернувшись от двери, голый до пояса. Лидия видела каждую косточку его спины. Он казался таким маленьким. Ее сердце забилось чуть ровнее, когда она увидела, что он дышит.
– Дилл! – Она медленно подошла к нему, споткнувшись о его ботинок и чудом сохранив равновесие. Села на краешек кровати, протянула руку и с опаской коснулась его плеча. Он был теплый на ощупь. Хорошо.
– Что? – сказал Дилл. Его голос казался сухим и безжизненным.
– Я волнуюсь за тебя. Ты в порядке?
Дилл продолжал смотреть в противоположную стену.
– Лучше чем когда-либо.
Лидия выдавила из себя смешок.
– Глупый вопрос, верно?
– Да.
Ее глаза привыкли к темноте, и она обвела взглядом комнату. Одежда Дилла – та, что она помогла ему выбрать, – валялась на полу и висела на полуоткрытых ящиках комода. Пол был усыпан скомканными листками бумаги, возможно, вырванными из тетради с песнями. Гитара криво стояла в углу, одна из струн была порвана и болталась.
Задача номер один: вывести Дилла из этой комнаты, потому что здесь даже у меня возникает желание убить себя, а у меня ведь только средняя степень депрессии.
Лидия снова тронула его за плечо и слегка потрясла.
– Эй, эй. Давай съездим куда-нибудь. Необязательно в школу. Прогуляем уроки и пойдем смотреть на поезда, заберемся на Колонну. Что-нибудь такое.
– Нет.
– Давай поедем куда-нибудь на машине. Куда ты хочешь поехать? В Нэшвилл? В Атланту? Давай съездим в Мемфис, посмотрим «Грейсленд»
[11].
– Нет.
– Ладно, сам что-нибудь предложи.
– Ложись сюда.
– Это какая-то фиговая вечеринка.
– Ага, наверное.
Так мы ни к чему не придем. Лидия не убирала руки с плеча Дилла, размышляя о том, что же ей делать дальше.
– Вчера вечером видел маму Трэвиса, – сказал Дилл.
– Как она держится?
– Не очень. Она уехала.
– В смысле… насовсем?
– Да.
– Но не вместе с мерзким отцом Трэвиса?
– Нет.
– Вот это да. Она молодец. Не сказала, куда едет?
– Нет. А я и не спросил. Отдал ей дубинку Трэвиса.
– Хорошо.
Снова длинная пауза. Дом поскрипывал и потрескивал вокруг них.
– Я тоже скучаю по Трэвису, Дилл, каждый день.
– Дело не только в Трэвисе.
– Знаю.
Дилл повернулся на спину и посмотрел на Лидию.
– Останься, – тихо сказал он.
– Ладно, но я серьезно считаю, что тебе станет лучше, если ты поднимешься и мы поедем куда-нибудь.
– Я не об этом. Я про останься. Пожалуйста.
Когда она поняла, о чем он, внутри у нее все сжалось в комок.
– Дилл, я…
– Собираешься сказать, что не можешь. Но это неправда. Ты можешь, просто не станешь этого делать.
Только не это. Не сейчас. Ты же обещал. То есть ты не в точности это обещал. Но это подразумевалось. Она посмотрела ему в глаза. Его взгляд был стеклянным и отрешенным.
– Не стану. Не стану, потому что не могу.
– Ты можешь все, что захочешь. Ты могла бы остаться.
– Дилл, прошу тебя, не надо. Это нечестно. Я не останусь. Ты уезжай. Уезжай, как я, как мама Трэвиса.
– Я…
– Да, да, я знаю. Ты не можешь. Но это чушь собачья. Ты можешь. Просто не станешь этого делать.
– Я не могу. Я не могу даже с кровати встать.
– Поехали со мной. Поедем в Нью-Йорк. Ты будешь спать у меня на диване. Найдем тебе работу. Я буду приставать к тебе с Библией и заставлять тебя раскаиваться, чтобы ты чувствовал себя как дома.
– Нет.
В его голосе была печальная решимость.
– Я тебя не брошу.
Дилл перекатился обратно на бок. Она взяла его за руку и осторожно попыталась развернуть к себе.
– Дилл…
Он отбросил ее руку и прошептал:
– Просто уйди. Я хочу побыть один.
– Тебе нельзя сейчас оставаться одному.
– Черта с два. Пожалуй, самое время привыкать к одиночеству. УЙДИ.
Дилл никогда еще не был с ней так резок.
– Нет. – Она старалась не выдать своего ужаса и беспомощности.
– Уйди! – заорал он. – Оставь меня в покое!
