– Ясно, сэр, где вы находитесь?
– Ривер-роуд. Моя мама, она там?
– Хорошо, Ривер-роуд. Можете сказать, где именно?
– К востоку от моста. Я хочу пить. Где моя мама?
– Сэр, к вам уже едут, хорошо? Говорите со мной. Как вас зовут?
– Трэвис Бохэннон. Моя мама там?
– Трэвис, не кладите трубку. Мы постараемся найти вашу маму. Мне нужно, чтобы вы не переставали со мной разговаривать.
– Мне нужна вода, нужна вода. Не могу дышать.
– Говорите со мной, Трэвис. Трэвис. Трэвис! Трэвис! Трэвис! Не отключайтесь, Трэвис. Можете сказать мне что-нибудь? Трэвис!
* * *
Одни умирают славной смертью: на зеленых полях сражений, старыми воинами, в окружении друзей, сражаясь за свой дом, борясь с жестокостью.
Другие погибают в Форрествилле, пытаясь ползти по грязи, в темноте, невозможно юными и одинокими, без всякой разумной причины.
29
Дилл
– Мне как-то не по себе из-за того, что Трэвис услышит эту новость позже меня, – сказал Дилл.
– Ты знаешь, где он сейчас? – спросила Лидия.
– Он говорил что-то про Ривер-роуд.
– Ну, не так уж много мест, где он может быть. Вот, – Лидия, сидевшая за рулем, протянула Диллу свой телефон, – напиши ему. Узнай, где он.
Дилл написал, но ответа не последовало. Попытался позвонить – ничего.
– Он писал мне недавно. Может, у него села батарея, – предположила Лидия.
– У него она никогда не садится.
– Но теперь есть Амелия.
– Верно подмечено. Давай прокатимся по Ривер-роуд. Мне домой пока не надо.
– Поможем ему с продажей дров, – сказала Лидия. – Я могу ноги показать.
– Ага, но тогда люди будут останавливаться, чтобы купить дрова, а в итоге прослушают лекцию про то, что нельзя рассматривать женщину как объект.
– И что? – Лидия свернула на Ривер-роуд. Они проехали совсем немного до того места, где дорога делала поворот, и увидели стену из синих мигалок. Полиция Форрествилла. Шериф округа Уайт. Лидия сбросила скорость. – Ого. Может, кто-то попал в аварию?
Дилл выгнул шею, чтобы рассмотреть.
– Надеюсь, не Трэв.
Они подъехали ближе. На дороге стоял полицейский в светоотражающем жилете. Он сделал Лидии знак объехать место происшествия. Вспыхнула камера.
Наконец они смогли рассмотреть, что там, за стеной из мелькающих огней.
– Дилл… это машина Трэвиса? – спросила Лидия с растущей тревогой в голосе.
Дилл прищурился, пытаясь что-то разглядеть сквозь свет мигалок. Из-за синих мигалок он никак не мог разобрать цвет пикапа. Еще одна вспышка камеры. Красный. Он ощутил прилив адреналина и черный ужас.
– Черт. Пожалуйста, Господи, нет. Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет, нет-нет-нет-нет-нет. Тормози, Лидия.
Она остановилась прямо посреди дороги. Они выпрыгнули из машины и побежали к полицейскому, регулировавшему трафик. Он выглядел ненамного старше их самих.
– Мисс, я вынужден попросить вас убрать вашу машину, – сказал он.
У Лидии дрожал голос.
– Офицер, это машина нашего друга. Пожалуйста, скажите, что случилось.
– Мисс, сейчас не могу. Здесь произошел инцидент. Мне неизвестно, какой информацией располагает семья, поэтому я не вправе говорить.
Лидия едва сдерживала слезы. Она была в отчаянии и исступлении.
– Офицер, прошу вас. Умоляю вас.
– Мисс, мне искренне жаль. На данный момент я не могу дать вам больше информации. Извините.
Лидия разрыдалась.
– Пожалуйста, – сказал Дилл, тоже начиная терять контроль. – Пожалуйста, скажите нам, где он.
Молодой полицейский с мученическим видом огляделся. Его коллеги ограждали лентой место происшествия. Другой полицейский фотографировал пятно крови на асфальте.
Он наклонился к ним.
– Больница округа Уайт.
Они не мешкали ни секунды – не успели даже его поблагодарить. Тут же сели в машину и помчались.
Ехали они в смертельной тишине. Двигатель выл: Лидия давила на газ, почти всю дорогу превышая скорость почти вдвое.
Прошу тебя, Господи. Прошу тебя. Прошу тебя, пусть с ним все будет в порядке.
Они с визгом тормозов подрулили к больнице, кое-как запарковались и побежали внутрь.
Время, казалось, замедлилось, когда Дилл окинул взглядом ярко освещенный приемный покой скорой помощи. Было странное несоответствие между тем, что он видел, и тем, как происходящее воспринимал его мозг – или, скорее, отказывался воспринимать.
Отец Трэвиса сидел в углу, бил себя кулаками по вискам и плакал. Рядом с ним стояли двое полицейских. Им явно было не по себе.
Мама Трэвиса лежала на полу и рыдала. Три медсестры гладили ее по спине, пытаясь утешить.
Что-то внутри у Дилла сорвалось с цепи. Что-то, что до сих пор стояло на якоре в ревущем хаосе бури. Отвязавшись, оно стало биться и метаться со всей неистовостью и безрассудством: пылая, разламываясь на куски, уничтожая все вокруг. Он перестал видеть цвет, перед ним была лишь закручивающаяся, воющая свинцово-серая пустошь. Но боль не приходила. Как океан отступает от берегов перед цунами, все в нем отступило и смолкло. А потом нахлынула боль.
Дилл никогда не говорил на иных языках. Святой Дух не проявлялся в нем подобным образом, равно как и не позволял ему брать смертоносных змей. Но на полу окружной больницы он кричал на каком-то страдальческом и чуждом ему языке скорби. Он не сознавал, что Лидия, тоже крича и рыдая, опустилась рядом с ним на колени, схватив его за руку так, словно если отпустит, то скатится с земного шара.
* * *
Когда он наконец вошел домой, мать резким тоном спросила:
– Где ты был?
Но, увидев его взгляд, его лицо, добавила настороженно:
– Диллард! В чем дело?
Дилл еще ни разу не произносил этих слов вслух, но уже успел их возненавидеть. Как будто это было какое-то ужасное заклятие, от которого все становилось еще реальнее. Слова были как колючки у него на языке.
– Трэвис мертв.
– Ты же не о своем друге, Трэвисе Бохэнноне?
Дилл сел, обхватил голову руками и оцепенело уставился на кухонный стол.
– О нем.
Мать ахнула и поднесла руку ко рту.
– Боже милостивый, – прошептала она. – Бедная Анна Мари. Что случилось?
Дилл покачал головой.
– Он был… спасен?
