1
Дилл
Кое-чего Диллард Уэйн Эрли-младший страшился посильнее, чем начала учебного года в школе Форрествилла: например, размышлений о будущем или разговоров о религии с матерью, которые никогда не приносили ему радости или легкости. А еще ему было невыносимо видеть, как люди меняются в лице, услышав его имя. После этого беседа обычно совсем не клеилась.
Помимо прочего, ему не нравилось навещать своего отца, пастора Дилларда Эрли-старшего, в тюрьме «Ривербенд». Не нравилось – мягко говоря. На сей раз он собирался в Нэшвилл не к отцу, но тем не менее его одолевал какой-то беспричинный страх. Вероятно, причиной было то, что завтра начиналась учеба, но сейчас это ощущалось совсем иначе, нежели в прошлые годы.
Он бы чувствовал себя еще хуже, если бы не радостное предвкушение встречи с Лидией. Самые плохие дни, проведенные с ней, все равно были лучше, чем самые хорошие без нее.
Дилл перестал перебирать струны гитары, наклонился вперед и сделал запись в дешевой тетрадке, купленной в магазине единой цены. Дряхлый оконный кондиционер сипел от натуги, проигрывая бой с духотой и влажностью этой комнаты.
Несмотря на громкий треск агрегата, Дилл услышал, как о стекло бьется оса. Он поднялся с обшарпанного дивана и, подойдя к окну, стал дергать за ручку. Наконец оно со скрипом открылось.
Дилл попытался подогнать насекомое к оконной щели.
– Не советую тебе здесь задерживаться, – пробормотал он себе под нос. – Этот дом – не лучшее место для того, чтобы умереть. Давай выбирайся.
Посидев на оконной раме, оса еще раз оценила обстановку и вылетела на свободу. Дилл закрыл окно; чтобы затворить его до конца, ему пришлось практически повиснуть на нем.
В комнату вошла мать в своей униформе отельной горничной. Вид у нее был уставший, как всегда, отчего она выглядела намного старше своих тридцати пяти лет.
– Почему у тебя и окно открыто, и кондиционер работает? Электричество не бесплатное.
Дилл повернулся к ней.
– Оса.
– А оделся зачем? Куда-то собираешься?
– В Нэшвилл. – Пожалуйста, только не задавай этот вопрос.
– Проведать отца? – В голосе матери слышались одновременно и надежда и упрек.
– Нет. – Дилл отвел глаза.
Мать подошла на шаг, пытаясь поймать его взгляд.
– Почему нет?
– Потому что, – сказал Дилл, по-прежнему не глядя на нее, – мы не за этим едем.
– Кто это – «мы»?
– Я, Лидия, Трэвис, как обычно.
– Тогда за чем же вы едете? – спросила она, уперев руку в бедро.
– За одеждой для школы.
– У тебя нормальная одежда.
– Нет, не нормальная. Мне уже все малó. – Дилл поднял кверху худые руки, и футболка задралась, оголив его плоский живот.
– На какие деньги? – Мать нахмурила лоб, на котором и без того было больше морщин, чем у многих женщин ее возраста.
– На те, что я заработал, помогая людям таскать покупки в машину.
– Бесплатная поездка в Нэшвилл. Ты должен навестить отца.
Лучше навестить, а не то плохо будет – вот что ты на самом деле хочешь мне сказать. Стиснув челюсти, Дилл посмотрел на мать.
– Я не хочу. Ненавижу это место.
Она скрестила руки на груди.
– А каким оно, по-твоему, должно быть? Это же тюрьма. Думаешь, ему там нравится?
По всей вероятности, больше, чем мне. Пожав плечами, Дилл устремил взгляд в окно.
– Сомневаюсь.
– Я о немногом прошу, Диллард. Это меня порадовало бы, да и его – тоже.
Дилл только вздохнул. Ты просишь о многом, хоть и не напрямую.
– Ты ему обязан, и ты – единственный из нас двоих, у кого есть свободное время.
Она повесит этот груз ему на шею. Если он не поедет, она сделает все, чтобы он об этом пожалел. Страх, который засел у Дилла в животе, увеличился в размерах.
– Может быть, если у нас останется время.
Как раз в ту минуту, когда мать уже собиралась вытащить из Дилла более твердое обязательство, по улице промчалась испещренная наклейками «тойота приус» и с визгом остановилась перед их домом. Послышался гудок. Слава богу.
– Мне пора, – сказал Дилл и обнял мать на прощание. – Хорошего тебе рабочего дня.
– Диллард…
Но он выбежал на улицу, не дав ей шанса договорить. Оказавшись на ярком солнце, Дилл прикрыл рукой глаза. Даже в девять двадцать утра влажность была запредельной, будто к лицу приложили горячее мокрое полотенце. Дилл бросил взгляд на облупившиеся белые стены баптистской церкви «Голгофа», что стояла чуть дальше по улице, и по привычке сощурился, пытаясь разобрать слова на табличке: «Без Иисуса нет покоя. Узнáешь Иисуса – узнáешь покой».
А что если Иисуса ты знаешь, но покоя тебе все равно нет? Значит, либо слова на табличке неверны, либо ты просто не настолько хорошо знаком с Иисусом? Воспитание не позволяло Диллу считать какой-либо из этих двух вариантов достаточно приемлемым.
Открыв дверцу машины, он заглянул внутрь. От ледяного воздуха в салоне его поры сжались.
– Привет, Лидия.
Она убрала потрепанный экземпляр журнала The Secret History с пассажирского сиденья, чтобы Дилл мог сесть, и швырнула его назад.
– Прости, что опоздала.
– Но ты не чувствуешь себя виноватой.
– Разумеется, нет. Но должна же я сделать вид. Социальные обязательства и все такое.
По двадцатиминутным опозданиям Лидии можно было сверять часы. А пытаться схитрить, назначив время встречи на двадцать минут раньше, не получалось. В таких случаях она опаздывала на все сорок, чисто интуитивно.
Лидия потянулась к Диллу и обняла его.
– Ты уже потный, а ведь только утро. Вы, парни, такие отвратительные.
Черная оправа ее очков скользнула по его щеке. Ее растрепанные дымчато-голубые волосы – цвета потускневшего ноябрьского неба, испещренного облачками, – пахли медом, инжиром и ветивером. Он вдохнул их аромат, отчего в голове у него затуманилась, но это было даже приятно. Для поездки в Нэшвилл Лидия надела стильную красную клетчатую блузку без рукавов, черные джинсовые шорты с высокой талией и винтажные ковбойские сапоги. Диллу нравилось, как она одевалась, каждая деталь, а таковых было немало.
Он пристегнулся за секунду до того, как она нажала на газ, и его тут же вдавило в сиденье.
– Прости, у меня нет кондея, который может превратить август в декабрь.
