– Какое красивое место, – сказал он. – Вы всегда здесь жили?
– Всю свою жизнь, – ответила Винифред. – Думаю, отцу нравилось, что мы не торчим у него на виду. Мой брат Барри – Баррингтон – называет это место девичьим монастырём.
– А вам никогда не хотелось вырваться?
– Прошу прощения?
– Монахини, они ведь часто ощущают себя взаперти и хотят вырваться на свободу.
– Правда? А я им завидую. – Она поймала его вопросительный взгляд. – Ведь здесь не всегда так тихо. Просто сейчас мальчики работают, а девочки занимаются с мисс Вейнс в классной комнате. Но бывают дни, когда мне кажется, что было бы чудесно оказаться в уединении монашеской кельи.
– Бог ты мой, – сказал он с напускной серьёзностью, и она улыбнулась, но так печально, что вряд ли можно было назвать это улыбкой.
Дойдя до железной скамейки в золотистой тени плакучей ивы, они сочли её подходящим местом, чтобы отдохнуть, и уселись. Винифред смотрела, как Джорджи гребёт, и это, в свою очередь, позволяло Гарри смотреть на Винифред. Она была довольно хорошенькой, подумал он: светлые волосы, заколотые в небрежную причёску, на которую, несомненно, ушло не меньше часа, ярко-синие глаза, бледная кожа. Она была очень тихой, даже грустной, но в её словах проскальзывала лёгкая, печальная ирония – та разновидность юмора, которую он любил больше всего.
– Боюсь, со мной в компании не особенно интересно, – сказал он наконец, потому что заметил, как миссис Уэллс бросает в их сторону встревоженные взгляды.
– Нет, нет, – заверила Винифред, вновь повернувшись к нему. – Вы… просто я – никуда не годный собеседник. Обычно слушаю, а не говорю.
– Как и я. Вы волнуетесь за сестру? Я хочу сказать, близость к воде и…
– За Джорджи? Ну что вы. Она превосходно плавает. Когда мы были маленькими, отец развлекался тем, что бросал ей палки в воду, как собаке, и она приносила.
– Ваша мама сказала, что только Джорджина могла дать ему отпор.
– Это так. Её трудно напугать.
– А он был таким пугающим?
– Ещё бы! Когда мы слышали, как его ключ поворачивается в замочной скважине, мы все бежали наверх.
– Как монахини?
– Ну, наверное. Только я не думаю, что монахиням разрешается бегать. Бедную маму он доводил так, что у неё сердце колотилось.
– Но всё-таки их брак был счастливым.
– Честно говоря, нет. Просто… плодовитый. За все годы совместной жизни он только раз вывел её в свет.
– Быть не может!
– Честное слово. Он любил, чтобы она рассказывала эту историю, и всегда смеялся. Один-единственный раз в жизни она надела своё самое красивое платье, и он вывел её в свет. Они пошли в театр, потом заказали в ресторане лобстера и шампанское, а когда вышли оттуда, небо на востоке загорелось ярко-ярко. Думаю, просто солнце садилось, но он, показав на него пальцем, воскликнул: «Смотри, дорогая! Это, наверное, наши херувимчики горят в своих кроватках!» Она так испугалась, она потребовала немедленно нанять экипаж и умчалась домой, а он тем временем отправился в клуб к друзьям. Думаю, это был своего рода урок, и с тех пор он больше ни разу никуда с ней не ходил, а она не просила куда-нибудь её сводить. Она называла его светским ангелом – милый и доброжелательный с друзьями и посетителями, а дома – настоящий тиран.
– Как это ужасно!
– Что вы, всё было совсем не так плохо. В конце концов, нам жилось спокойно. Он никогда не кричал на нас, не бил. Просто у него был злой язык. Ну ладно, братьев он, случалось, бил.
– Как вы думаете, зачем он женился, если ему так не нравилась семейная жизнь?
– Думаю, этим она ему и нравилась; она раздувала его чувство собственной значимости. И потом, он женился по любви. Мама была настоящей красавицей. Конечно, он хотел сыновей, чтобы передать им дела, и ему нравилось, когда мы все вместе ходили в церковь. Нравилось, что мы занимаем две скамьи.
– Настоящий глава семьи.
Она печально кивнула.
– Да, самое подходящее слово.
– Ваши братья пошли в отца?
– Боб, – ответила она без промедления, так что Гарри сразу же забеспокоился, не появится ли этот Боб. Внезапно она сказала: – Нам нужно позвать Джорджи. Сегодня солнечно, а она без шляпы, так что загорит, как подёнщица.
Джек и Джорджи отлично проводили время наедине. Теперь он грёб, а она болтала рукой в воде. Она что-то сказала, и Джек так расхохотался, что ему пришлось опустить вёсла. Они казались картинкой, живым воплощением современного счастья: беспечные, раскованные, явно в своей тарелке, так что Гарри почувствовал себя так, будто явился сюда из прошлого века. Возможно, не красота притягивает мужчин к женщинам, и наоборот, а умение рассмешить? Гарри изобразил, будто надевает шляпу, и указал на Джорджи, но Джек сделал вид, что ничего не понял, и несколькими ещё более сложными жестами в свою очередь заставил хохотать свою спутницу.
– Он хотя бы иногда делает, как ему говорят? – спросила Винифред таким тоном, что Гарри задумался – уж не хотела бы она оказаться в этой лодке вместо сестры?
– Не особенно часто, – признал он и был удостоен ещё одной грустной полуулыбки.
– Трудно быть старшим, – сказала она.
– На примере Джорджи мы видим обратное.
– Не кокетничайте, – парировала она, – это вам не идёт.
– Простите. Ваша мама сказала, что вы застенчивы, но вы не кажетесь…
– Я смущаюсь в больших компаниях. Просто ужасно смущаюсь в больших компаниях, а в семье наподобие нашей чувствуешь себя именно так. Всегда.
– Ну, а я смущаюсь даже наедине с собой. Бывают дни, когда я вообще ни с кем не разговариваю.
– Как это прекрасно!
– Удивительно, как мало нужно слов, чтобы выразить свои чувства.
– Вы когда-нибудь мечтали стать невидимым? – спросила она.
– Часто! Чтобы остаться совсем одному.
– Именно! – Она хлопнула в ладоши. – Некоторые люди мечтают об этом, чтобы ограбить ювелирную мастерскую или картинную галерею, но я бы просто сидела в своей комнате с книжкой, и всё.
Он был поражён тем, как близки её слова оказались его собственным чувствам, и, убедившись, что оба предпочитают тишину, они ушли подальше от счастливой парочки и молча бродили по саду, иногда останавливаясь, чтобы понаблюдать, как шмель кружит над колокольчиками наперстянки или как певчий дрозд терзает червяка.
Миссис Уэллс встретила их лимонадом и пирожными, будто в мире не было ничего естественнее, как на полчаса оставить свою дочь наедине с незнакомцем.
– Патти выразила желание спуститься вниз и спеть для вас. Патти – моя третья дочка, мистер Зоунт. Воображает себя актрисой. Не сердись, – сказала она Винифред в ответ на её тяжёлый вздох. – Я сказала ей, что споёт в другой раз. Поддерживать начинающий талант, конечно, очень важно, но как бы не зашло слишком далеко. А вот и наши спортсмены!
