То, что происходило между ними и чему Гарри, напуганный новым счастьем, не торопился дать названия, продолжалось само собой, никогда не обсуждалось и не нуждалось в подтверждениях, как назойливо выставляемая напоказ дружба, какую Гарри часто видел в школе. После трудового дня кто-нибудь из них – или даже оба – предлагал поплавать, и они плавали, находя особое удовольствие в том, чтобы как можно дольше дразнить друг друга, оттягивая то, что случалось потом. Их объятия были нежными, особенно когда оба уже утолили страсть, но никто не говорил нежных слов. Это счастье случилось нежданно-негаданно, и Гарри не сомневался, что ему несказанно повезло, уже когда он обрёл друзей в этой глуши. Горький опыт с Гектором Браунингом научил его не просить о том, чего нельзя. Достаточно было случайно поймать за работой взгляд Пола, достаточно было наслаждаться моментом, сколько бы он ни продлился. Гарри видел, как немногие незамужние женщины в церкви смотрели на Пола, и не мог не заметить его дружеское расположение к их знакам внимания; он сомневался, что Пол пробудет в холостяках до следующей уборки урожая.
Однажды воскресным утром Петра приехала к Гарри одна.
– Пол свалился с летней простудой, – сказала она. – Ну, почти осенней, но думаю, люди не простят ему, если он станет кашлять и чихать на них в такое время года. Какой ты нарядный!
Гарри окинул взглядом свой костюм.
– Просто оделся потеплее, – сказал он, – мне показалось, ветер холодный.
– Осень приходит так быстро. – Петра села рядом с ним на скамейку на веранде. – Может, не пойдём без него в церковь? День такой хороший, а Джоэл Оуэн – не самый вдохновляющий проповедник.
– Ну, меня долго упрашивать не надо.
– Вот и замечательно, – разогревшись от езды верхом, она расстегнула тёмно-синий жакет и откинулась на спинку скамьи, наслаждаясь видом. – Видел бы бедный Варко, что ты тут устроил, он бы вконец устыдился.
– Я бы не справился без тебя. Без вас.
– Справился бы! Ну, может быть, не так быстро, но всё равно рано или поздно обустроил бы свой участок.
– Он ещё не мой.
– Осталось всего два года! И, судя по тому, как вы двое расчищаете землю, особых трудностей у вас не возникнет. Кстати, я принесла тебе яиц.
– Спасибо.
– Отличные наседки. Может, построишь небольшой курятник? Дадим тебе парочку, своих разведёшь.
– Было бы неплохо.
И, не в силах больше вести светскую беседу, она наконец выпалила то, с чем пришла. Стягивая перчатки, она сказала:
– Я всё видела. Вчера. В нашем пруду. Одна из женщин, Вапун, потеряла малыша, и я пошла его искать – он любит лазить по деревьям у воды.
– О чем ты?
– Видела вас вдвоём. И вы там… не плавали.
Гарри опустил голову. Перед ним вновь стоял Роберт, бросающий в огонь вырванные страницы записной книжки.
– Я чувствую себя такой дурой!
– Почему?
– Гарри Зоунт, клянусь богом, если хоть одна живая душа об этом узнает, я возьму винтовку и пристрелю тебя во сне.
– Кому я скажу? – у него закружилась голова. В считаные секунды страх, от которого его чуть не вывернуло наизнанку съеденным завтраком, сменился ошеломляющим облегчением. Неужели она его понимает?
– Просто… – она погладила перчатки, будто успокаивая их.
– Что?
– Может, зайдём в дом? Место, конечно, не особенно людное, но индейские дети любят играть поблизости, и если бы не наши приятели-фермеры, они со своими матерями постоянно бы бродили поблизости.
– Хорошо.
– Или, может, он уже рассказал тебе о Торонто? О том, почему мы уехали?
– Милая Петра, он не сказал мне ни слова.
Она закрыла глаза – то ли от солнца, то ли от его любопытного взгляда, трудно было понять.
– Он учился в университете, – начала она, – счастливец, изучал философию.
– Сдаётся мне, ты завидуешь!
– Я гораздо больше любила учиться, чем он. У меня было больше прилежания, но знания я могла почерпнуть только из книг и от общения с отцом. Я смогла бы что угодно, если бы он забрал меня из этого дома, подальше от насмешек матери и вышивания, которое «куда больше пристало настоящей леди». Пол всегда был странным мальчиком. Необщительным, тихим, любил читать. Мама постоянно говорила, что у него нет характера и что ни одна девушка не взглянет на него второй раз, потому что он не оторвёт голову от книги, чтобы посмотреть, как она одета. Но он не ссорился с ней, как я. Он как вьючное животное – опустит голову и терпит. Я же, наоборот, всегда злилась и огрызалась.
– Значит, у тебя есть характер.
– Ещё бы! А девушки с характером не нравятся мужчинам.
– Мне нравятся.
– Ты, Гарри Зоунт, вообще само очарование, – она легонько потрепала его по руке, потом посмотрела на снопы пшеницы и круживших над ними птиц, вспоминая. – Вдруг, откуда ни возьмись, у него появился приятель. Тоже студент. Эдвард Кросби. Тедди. Он учился на другом факультете – юриспруденции, – но они оба пели в студенческом клубе. Его отец был адвокатом и членом парламента, может быть, он им и остался, но Тедди снимал дешёвую комнату, как все остальные. Он часто бывал у нас дома, мама даже прочила мне его в женихи, – она рассмеялась. – Они были как сиамские близнецы – водой не разольёшь! Мне казалось, Пол согласился бы перевестись на другой факультет, лишь бы почаще его видеть. Только и слышно: Тедди это, Тедди то, Тедди говорит, Тедди думает, мы с Тедди… – она вздохнула. – Как я тебе уже говорила, Пол иногда слишком увлекается, и ему абсолютно всё равно, если окружающие сочтут такую дружбу чересчур пылкой и вообще какой-то странной. К тому времени мама как раз оставила надежду отправить нас в Эдинбург, поэтому отправилась за прекрасной новой жизнью на юг, и Тедди мог приходить к нам, не боясь её издёвок.
– А тебе он нравился?
– Если честно, нет. Не особенно. Было в нём что-то… лихорадочное. К тому же семья была такой богатой, его избаловали, он привык делать по-своему и получать всё, что хочет. Я боялась, что Пол попадёт под его дурное влияние, бросит учёбу или погрязнет в долгах. Но я и подумать не могла… – она осеклась. Неподалёку пела птица. Петра грустно улыбнулась. – Птица Дворжака. Та, что поёт в «Симфонии Нового Света»
[35]… – она повернулась к Гарри, желая узнать, слушает ли он. – А новость сообщил как раз твой Троелс Мунк.
– Он не мой.
– Ты сам знаешь, что я имею в виду. Мунк в то время уже не числился студентом – спустя год учёбы его исключили за неуплату – и, разумеется, был зол как чёрт. Но всё-таки продолжал жить вместе со студентами, снедаемый завистью.
