У индейцев, торговавших всем необходимым, он купил двух лошадей – не бешеных полудиких скакунов, на владельцев которых завистливо смотрел в начале своего путешествия, а крепких сестричек, больше напоминавших породу суффолк
[30], чем чистокровных животных. Словно в доказательство этого торговцы в придачу всучили ему подержанную телегу, поменьше, чем обычные повозки, но достаточно большую, чтобы разместить багаж. Экипированный, довольный возможностью не идти пешком, а ехать, он отправился на телеге в сельскохозяйственный магазин широкого применения, где, помня советы Йёргенсена, приобрёл большую палатку, способную вместить чемодан и раскладную кровать и при этом оставить возможность по ней перемешаться. В ней было отверстие, явно предназначенное для маленькой трубы дымохода, который он купил следом. Взволнованный возможностью тратить деньги после целого года жёстких ограничений, он купил инструменты: косу, точильный камень, мотыгу, заступ, лопату, топор и простой ходовой плуг, максимально приближенный к тому, что был у Йёргенсена. Потом, когда Троелс, которому всё это наскучило, пошёл за пивом, ветчиной, хлебом и сыром, Гарри купил мешок овса для лошадей и, что важнее всего, флягу для воды. Потом сковороду, острый нож и, поскольку, невзирая на совет Йёргенсена, не смог представить, как будет есть с лезвия ножа, вилку с рукояткой слоновой кости. А ещё, поскольку есть прямо из сковороды было бы слишком грустно и поскольку – кто знает! – у него могла появиться компания, он купил вторую миску, две белых эмалированных миски и две кружки.
– Хотите к этому скатерть? – спросил продавец и получил в ответ достойный взгляд истинного англичанина. Во всяком случае, Гарри надеялся, что вышло именно так.
Он вовремя вспомнил, что нужно прибавить к покупкам хорошей длины верёвку, и чтобы закрепить палатку на возу, и чтобы приучать к узде лошадей, а также молоток, чтобы вбивать колышки для палатки, и две коробки патронов. К тому времени как всё это было куплено и уложено на телегу, вернулся Троелс в отличном настроении, обрадованный покупкой провизии, как мальчик-переросток, собиравшийся на пикник. Он пообщался с местным населением, и ему расписали, как добраться до Винтера, на клочке коричневой бумаги, в которую был завёрнут сыр.
Вефиль
И юг, и север отринут власть,
Чтобы к ногам Господним припасть,
Царства признают Царя своего,
Услышат язычники Слово Его.
Исаак Уоттс, «Иисус будет царствовать».
Глава 18
При малейшей возможности Гарри старался выспаться. Казалось, его сознание прячется, как раненое или напуганное животное, предпочитая погружаться в себя и не рисковать вновь столкнуться с тем, что нанесло ему эти раны.
Утром его разбудило лёгкое похлопывание по плечу. Ничего не понимая, он пристально пригляделся и только тогда узнал молодого человека, стоявшего в дверях, одетого в куртку из оленьей кожи, украшенную кисточками, брюки из денима и тёмную кожаную ковбойскую шляпу.
– Прости, что разбудил, – сказал он, снимая шляпу, – но нас ждут дела.
– А ты изменился, – заметил Гарри.
– Урсула не выходит за пределы Вефиля, – сказал молодой человек и подмигнул.
– Красивый парень из тебя получился.
– Спасибо. Я много лет практиковался. Не волнуйся, в блокнот я тебя уже записал.
Они направились к воротам, где ожидала пара толстых серо-голубых пони и повозка. Пони были изобретательно привязаны верёвками к тяжёлым кухонным гирям.
– Отличная идея, – похвалил Гарри, когда молодой индеец, подняв гири, проворно запрыгнул на место извозчика и взял в руки вожжи.
– Вряд ли она сработала бы, не будь они такими кроткими. В жизни не видел настолько покладистых лошадей.
– Должно быть, оттого что они целый день смотрят на Атабаску, – сказал Гарри, садясь позади, и оба рассмеялись. Ему было неловко ощущать интерес определённого рода к мужчине, к которому до этого он чувствовал лишь уважение, как к женщине. – Ну, раз ты теперь не Урсула, как же мне тебя называть?
– Зови так, как звал меня мой отец. Только об индейские слова ты язык сломаешь. По-английски это имя значит «Медвежонок». Мне говорили, Урсула означает то же самое.
– Верно.
Медвежонок взмахнул вожжами, пони оторвались от травы и медленно побрели.
– Дорога отсюда до Хинтона довольно ухабистая, – сказал он, – так что поедем черепашьим шагом. Нам повезло – эти двое по-другому и не умеют.
– Ну и хорошо, – ответил Гарри, – мне торопиться некуда.
Они выехали из-за деревьев и вскоре уже тащились по грязной, в выбоинах дороге мимо реки. Гарри подумал, что, должно быть, во время разлива или в снег здесь и не проедешь.
Сначала Медвежонок был разговорчивее, чем Урсула, но вскоре опять умолк. Гарри решил быть с ним откровенным.
– Гидеон очень рад, что мы с тобой общаемся, – сказал он. Медвежонок долго и задумчиво молчал, потом ответил:
– Ещё бы. Он принимает моё молчание за тоску. Думает, если буду общаться с другими, больше не попытаюсь покончить с собой. Думает, разговоры лечат всё.
– А почему ты молчишь? Стесняешься?
– Скорее потому что ненавижу язык. Гидеон забывает, что меня заставили говорить на английском, разлучив с родителями.
– Ты говоришь на нём очень хорошо.
– Я был образцовым учеником и просто хорошим мальчиком.
– Ты сказал «мальчиком»?
– Ты слышал, что я сказал.
– Они жестоко с тобой обращались?
– В английских школах принято жестокое обращение, – напомнил ему Медвежонок. – Хотя ты, конечно, можешь таким его не считать. Но мы, индейцы, очень любим своих детей. Мы не отпускаем их далеко. Разлука с родителями и запрет не то что говорить, но даже думать на родном языке были только началом. Ты же понимаешь – будучи двуликим, я был на особом счету. С детства меня учили таинствам, тому, чего обычные мальчики никогда не узнают.
– Двуликим? Наподобие тех, о ком вчера вечером читал Гидеон?
– Совершенно верно. Я был особенным, и отец гордился мной. Но для миссионеров я был просто дурным мальчишкой. Мне было четырнадцать – почти взрослый! – а они считали меня испорченным ребёнком. Остригли мне волосы и день за днём выбивали из меня дурь.
– Ты боролся?
Медвежонок пожал плечами.
– Нет. Я всегда был тихим, послушным, прилежно учился. А Иисус казался мне таким добрым, добрее даже, чем наши самые добрые духи. Он ускользал от меня и всё же не отпускал. Для такого симпатичного мертвеца у него оказалась прямо-таки железная хватка!
– А что случилось потом?
– Шаман взялся за меня раньше и учил лучше, чем священник, и у меня возник… возник… как говорит Гидеон, парализующий внутренний конфликт.
