Гарри обернулся, чтобы взглянуть на миссис Уэллс. Маленькая женщина сидела за его спиной очень прямо, напряжённо глядя в перламутровый театральный бинокль и пытаясь казаться спокойной. Сегодня она больше, чем когда-либо, походила на расфранченную куропатку.
Музыкальные комедии были для Гарри настоящим адом. Он терпеть не мог их натянутую сентиментальность и жизнерадостность, их абсолютно неправдоподобные сюжеты, в которых так часто фигурировали продавщицы, разодетые в меха, и слащавые принцессы, принимаемые за служанок, – и его напряжение усиливало ожидание, что в любую минуту любой герой может разразиться песней. Он любил спектакли, хорошие спектакли, погрузившись в которые, можно было забыть обо всём и поверить, что на сцене происходит что-то важное, что-то настоящее. Любил дерзкие пьесы Шоу, Пинеро, Ибсена. Любил тихих зрителей и маленькие театры. Музыкальные комедии показывали в театрах с кафедральный собор величиной; у Гарри кружилась голова, и он чувствовал, как на него давит шумный энтузиазм толп, напиравших со всех сторон. Он уже потерял нить сюжета сегодняшней мешанины. Декорации смутно напоминали тирольский стиль – деревянные шале, уставленные горшками с искусственной красной геранью, намалёванные на заднике горы, покрытые снеговыми шапками, и даже озеро с надоедливо кружившим по нему колёсным пароходом. На сцену выбежал знаменитый хор красавиц, по неизвестной причине одетых почтальонами, только в задорно коротких тёмно-синих юбочках вместо брюк. Они пели совершенно с этим не связанную популярную песенку, прыгали, кружились и бросали любовные письма в бутафорские почтовые ящики.
Патти вышла последней – её роскошную фигуру нельзя было спутать ни с одной другой. Она пела с меньшей непринуждённостью, чем остальные, и её движения часто слегка за ними не поспевали. Может быть, она нервничала. Но это был не балет; зрители приходили в Гайети-театр, чтобы любоваться не безупречной работой ног, а воплощённым каталогом юности и красоты.
Как Патти удалось так быстро пройти путь от воспитанницы бельгийских монахинь до звезды сцены Вест-Энда, демонстрирующей всем свои прелести, было целой историей, смутные детали которой были незамедлительно обработаны в благозвучную легенду. Вынужденная вернуться домой ввиду стремительно уменьшающихся доходов миссис Уэллс, Патти ещё острее ощутила финансовые трудности, слишком поздно обнаружив, что забыла бумажник в придорожном кафе Льежа, и села в поезд, не имея при себе ни билета, ни средств, чтобы за него заплатить. Тщетно взывая на далёком от безукоризненного французском к совести контролёра, угрожавшего высадить её раньше, чем они доберутся до побережья, она неожиданно обрела спасение благодаря поразительно элегантной женщине, настоявшей, что заплатит за билет Патти и купит ей обед.
Это оказалась не кто иная, как молодая жена композитора, чьё последнее шоу как раз должно было идти в Гайети-театре. Подняв Патти настроение, она убедила её прийти на пробы, что девушка и сделала тайно, сообщив новости родным, лишь когда её возбуждение, вызванное предложением выступать, уже невозможно было скрыть.
Мама, конечно, плакала, а братья запретили и думать об этом, но Патти проявила характер, выдержав все сцены и приведя разумные доводы, что хор Гайети-театра состоит только из девушек и что он открывает гораздо лучшие перспективы для удачного замужества, чем заточение на вилле Туикенема. Она отстаивала свои права так же яростно, как Роберт – до этого никто и не подозревал в ней такой темперамент! – и закончила тем, что поступила, как задумала.
Репетиции проходили днём, когда Фрэнк и Роберт были на работе; Винни взяла на себя роль компаньонки – провожала и встречала Патти, задабривала её приятельниц. Вскоре несколько случаев неотложной помощи гардеробу ведущей примы обеспечили ей множество заказов, включая один от звезды театра, Глэдис Купер.
Винни и Гарри всё-таки пришлось перебраться на виллу Ма Турейн. Они заняли каморку над стойлами, где им было очень уютно. Условно независимые, ели они всё же вместе с остальными. Изо всех мер экономии, принятых после того, как они покинули Херн-Бэй, Гарри особенно тяжело далось прощание с верховой ездой. Садясь в экипаж или просто переходя оживлённую улицу, он чувствовал на себе терпеливый взгляд ожидающего кучера, вдыхал знакомые ароматы пота и кожи, сладковатый запах навоза и ощущал жестокую тоску.
Однако ему нравилась жизнь en famille. Пока Винни шила платья, он проводил время с миссис Уэллс, болтая, играя в карты с её друзьями или катая Филлис в коляске по саду. Винни не нравилось, что он так много времени проводит с ребёнком. Временами она резко говорила ему, что няня уже вывозила Филлис на прогулку, или что она спит, или что её собираются кормить. Детям нужен чёткий распорядок, говорила она, а присутствие Гарри вносит подрывающие нарушения. Но, переехав в Строберри-Хилл, Винни вновь из жены стала дочерью, и, казалось, ей было приятно поручить заботу о ребёнке другим.
Миссис Уэллс забавлял интерес новоиспечённого отца к своему чаду, и она часто предлагала Гарри прогуляться с коляской по парку, граничившему с берегом реки, шла в нескольких метрах позади него и наслаждалась выражениями удивления и любопытства на лицах прохожих.
Теперь, когда он стал мужем их сестры, младшие девочки, Джулия, Китти и Мэй, больше не прятались от него в детской, а вовлекали в свои игры, чтение по ролям, даже уроки. Мадам Вейнс, увы, пришлось уйти – ещё одна из мер экономии, принятых миссис Уэллс. Проверять их познания в географии и французском забавляло Гарри, давало почувствовать себя умным и полезным. Он даже попытался дать им поверхностное представление о латыни.
Конечно, они видели не самый положительный пример для подражания в лице Патти, которая, едва начав репетировать в Гайети-театре (очень скоро она убедила Винни, что компаньонка ей не нужна и унижает её своим присутствием), начала пропадать по выходным. У одной из её подруг, помолвленной с американским финансистом, был коттедж – или, как мрачно сказала Винни, она шла в комплекте с коттеджем – неподалёку от Пангборна, и жених закатывал там вечеринки. На одной из них Патти встретила влиятельного обожателя. Он был третьим сыном, носившим довольно жестокое прозвище Врядли, намекающем, что вряд ли он сделается графом.
Вне себя от волнения, миссис Уэллс разыскала сведения о его семье в «Родословной книге» Берка. Это был чрезвычайно богатый род, владеющий угольными шахтами, металлургическими заводами и бескрайними землями в центральном Лондоне. Не важно, третий сын или нет, – Врядли был добычей. С Патти они виделись время от времени, за ними не наблюдала ни его мать, ни миссис Уэллс. Поскольку сначала он узнал девушку как артистку, а не как чью-то бесценную дочь, на вилле Ма Турейн опасались, что его намерения далеки от благородных.
Беспокойство усугубилось, когда однажды Патти вернулась домой с очаровательными французскими карманными часами, которые он ей подарил. Ей велели немедленно вернуть их до тех пор, пока он не сделает ей предложение, но в ходе яростных препирательств выяснилось, что вернуть она их не может, потому что бедного Врядли это смертельно оскорбит, ведь часы принадлежали ещё его бабушке. Любовницам, и к тому же любовницам случайным, семейных драгоценностей, как правило, не дарят, и это ещё больше взволновало миссис Уэллс, так же как и письмо от щедрого джентльмена, приглашающего всю семью Патти встретиться с ним в его ложе, а затем на ужине после нового шоу.
