На балконе становилось зябко, и Патрик с тоской посмотрел на зал, где у балконных дверей стояли Кеттл и Мэри.
– Вы с Томасом все никак друг от друга не отклеитесь, – сказала Кеттл, с завистью глядя на внука, прильнувшего к материнскому плечу.
– Мало кто способен так игнорировать детей, как ты, – вздохнула Мэри.
– Ты о чем? Мы с тобой всегда… общались.
– Общались? Ты помнишь, что ты мне сказала, когда позвонила в школу сообщить о смерти папы?
– Ну… наверное, как это все ужасно.
– Я от горя не могла слова сказать, а ты мне посоветовала «думать о хорошем». Думать о хорошем! Ты никогда меня не понимала и до сих пор не понимаешь, – раздраженно простонала Мэри и ушла в другой конец зала.
Вполне объяснимую реакцию дочери на привычный выплеск материнской язвительности Кеттл встретила с выражением изумленного непонимания. Патрик торчал на балконе, дожидаясь ее ухода, но к Кеттл подошла Анетта:
– Здравствуйте! Как вы?
– Я? В совершеннейшем недоумении. На меня родная дочь вызверилась ни с того ни с сего.
– Матери и дети… – глубокомысленно вздохнула Анетта. – Пожалуй, нам надо организовать семинар на тему динамики этих отношений. Может быть, это соблазнит вас вернуться к нам, в Трансперсональный фонд.
– Семинар на тему отношений между родителями и детьми заставит меня держаться от вас подальше, – фыркнула Кеттл. – И вообще, я не собираюсь возвращаться. С шаманизмом покончено.
– Ох, благодати вам! – сказала Анетта. – А вот для меня ни с чем не покончено, пока я не достигну полного слияния с источником безусловной любви, питающим каждую душу на нашей планете.
– Ну, я не питаю таких возвышенных амбиций, – сказала Кеттл. – Хватит с меня и того, что больше не надо трясти погремушку и утирать глаза, слезящиеся от дыма проклятых костров.
Анетта из вежливости рассмеялась.
– Я точно знаю, что Шеймус с удовольствием бы с вами повидался. Между прочим, он считает, что вам очень понравится наш семинар «По следам Богини», о том, как обрести истинную силу женщины. Кстати, я уже на него записалась.
– И как Шеймус? Переехал из сторожки в усадьбу и прочно там обосновался?
– Да, теперь он повелевает нами из бывшей спальни Элинор.
– Из той спальни, которую занимали Патрик и Мэри? С видом на оливковую рощу?
– Да, оттуда открывается прекрасный вид. Но и из моей спальни вид не хуже, на часовню.
– Это моя спальня, – сказала Кеттл. – Я всегда в ней останавливалась.
– Забавно, как мы привязываемся к вещам, – улыбнулась Анетта. – Хотя по большому счету даже наши тела принадлежат не нам, а богине-Земле.
– Пока еще нет, – решительно возразила Кеттл.
– Знаете что, если вы приедете к нам на семинар о Богине, то я уступлю вам спальню. Мне нетрудно, я в любом месте чувствую себя счастливой. Между прочим, Шеймус часто говорит, что необходимо «сместиться из парадигмы собственности в парадигму сопричастности» и координаторы фонда просто обязаны быть примером для всех остальных.
Больше всего на свете Патрик хотел незаметно уйти с балкона, поэтому воздержался от замечания, что Шеймус как раз смещается в противоположном направлении, от сопричастности к благотворительному фонду Элинор к обладанию ее имуществом.
Кеттл, хотя и обескураженная смиренной готовностью Анетты освободить ее бывшую спальню, не желала менять гнев на милость, но правила приличия требовали выразить благодарность за столь великодушное предложение.
– Очень мило с вашей стороны, – буркнула она.
Собравшись с духом, Патрик выскочил с балкона и так решительно протиснулся за спину Кеттл, что оттолкнул ее к Анетте с чашкой чая в руках.
– Эй, полегче! – рявкнула Кеттл и только потом заметила, кто в нее врезался. – Ну, знаешь ли, Патрик…
– Ах, я вас чаем облила! – запричитала Анетта.
Патрик на ходу бросил «извините» и торопливо пересек зал. Он вышел к лестнице и, не зная, куда направляется, сбежал по ступенькам, едва касаясь рукой перил, словно его ждали срочные дела.
13
Мэри улыбнулась Генри в противоположном конце зала и двинулась ему навстречу, но дорогу ей преградила Флер.
– Надеюсь, я не обидела вашего мужа, – сказала она. – Он так неожиданно оборвал наш разговор, а теперь и вовсе ушел из зала.
– Ему сегодня не по себе, – объяснила Мэри, завороженно глядя на помаду Флер, которая теперь не просто сползла на щеку, но и покрывала передние зубы.
– Надломленная психика, да? – спросила Флер. – Господи, уж я-то по своему опыту знаю, как это тяжело, и сразу замечаю, если с другими что-то не так.
– Но сейчас-то вы в полном порядке, – отважно солгала Мэри.
– А знаете, как раз сегодня утром я подумала, – сказала Флер, – зачем принимать таблетки, если ты в полном порядке? Вы совершенно правы, я в полном порядке, понимаете?
Мэри невольно отпрянула:
– Да-да, понимаю.
– У меня такое чувство, что сегодня со мной случится что-то необыкновенное, – продолжала Флер. – А когда мой потенциал раскроется полностью, я уверена, что смогу все, даже воскрешать мертвых.
– На этом банкете лучше не надо, – притворно улыбнулась Мэри. – Прежде чем воскрешать Элинор, спросите разрешения у Патрика.
– Ах, мне так хочется еще раз увидеть Элинор! – воскликнула Флер, будто, воодушевленная замечанием Мэри, собралась приступить к делу.
– Извините, пожалуйста, – сказала Мэри. – Мне надо поговорить с двоюродным дядей Патрика. Он прилетел из Америки, мы его даже не ожидали.
– Обожаю Америку, – заявила Флер. – После банкета я туда слетаю.
– На самолете? – уточнила Мэри.
– Да, разумеется… А! – Флер запнулась. – Ну, вы понимаете…
Она раскинула руки, наклонила голову и, покачиваясь из стороны в сторону, громко захохотала, отчего все присутствующие тотчас же обратили на них любопытные взгляды.
Мэри коснулась вытянутой руки Флер, ободрительно улыбнулась, давая понять, что оценила тонкую шутку, и решительно направилась к Генри, одиноко стоявшему в углу зала.
– От ее смеха ушам больно, – пожаловался Генри.
– И не только ушам, – вздохнула Мэри. – Это волнует меня больше всего. Боюсь, она устроит нам сцену.
– А кто это? Экзотичная особа.
Ресницы Генри четко вырисовывались на фоне бледной прозрачности глаз.
– Никто из нас с ней не знаком. Она просто явилась без предупреждения.
– Совсем как я, – с демократичной вежливостью сказал Генри.
– Только тебя все знают и очень рады видеть, – уточнила Мэри. – Еще и потому, что очень немногие пришли проводить Элинор в последний путь. Она почти ни с кем не общалась, светских связей не поддерживала. Друзей у нее было мало, да и те полагали, что она целиком посвятила себя каким-то высоким идеалам, но на самом деле ее жизнь была пуста. И в последние два года ее никто не навещал, кроме меня.
