Так вот оно что! Вчера ему приснился странный сон: зловещий незнакомец, укутанный в длинный плащ с капюшоном, идет среди стада коз, запрокидывает им голову и перерезает горло. Патрик – одна из коз, на дальнем краю стада. Он понимает, какая участь его ждет, и с дерзкой обреченностью, как героиня его любимой детской книжки, вырывает себе горло, чтобы убийца не насладился его предсмертным криком. Еще одна форма надрывного, насильственного молчания. Жаль, что у него нет времени во всем этом досконально разобраться. В одиночестве он быстро распутал бы этот узел невнятных впечатлений и связей. Его застывшая душа пришла в движение; то, что раньше пряталось, теперь стремилось раскрыться. Уоллес Стивенс был прав: «Свобода – как тот, кто еженощно убивает себя, неутомимый мясник, чей нож от крови становится острее». Патрику хотелось роскоши – молчания и одиночества, но вместо этого он отправлялся на банкет.
Машина свернула в Онслоу-Гарденз и помчалась по внезапно опустевшей улице.
– Приехали, – сказал Джонни и притормозил, пытаясь найти место для парковки поближе к клубу.
10
Кеттл объяснила Мэри, что отказывается пойти на церемонию прощания из принципа.
– Это будет лицемерно, – заявила она дочери. – Я презираю тех, кто лишает родных наследства, но, по-моему, неприлично ходить на похороны, кипя от злости. Поминальный банкет – другое дело. Таким образом я выражу поддержку и сочувствие тебе и Патрику. Ну и, честно говоря, вы выбрали очень удачное место для его проведения, буквально за углом.
– В таком случае присмотришь за детьми, – ответила Мэри. – Нам точно так же не хочется вести их в крематорий, как и тебе не хочется туда идти. Роберт уже давно отдалился от Элинор, а для Томаса она совсем чужая, но на прощальный банкет мы их возьмем, чтобы помянуть бабушку в менее унылой обстановке.
– Ну конечно, я только рада вам помочь, – сказала Кеттл, уже измышляя планы страшной мести за то, что ее заставили смириться с большей обузой, чем та, которой она старалась избежать.
Как только Мэри привезла сыновей к бабушке, Кеттл начала обрабатывать Роберта:
– Вот лично я никогда не прощу твою другую бабушку за то, что она лишила вас очаровательной усадьбы во Франции. Ты, наверное, очень жалеешь, что вы больше не ездите туда на летние каникулы. Вот где был ваш настоящий дом, а не это лондонское жилье. Вдобавок там было гораздо приятнее, все-таки не в городе, а на природе.
Роберт, отчего-то расстроившись больше, чем предполагала Кеттл, обиженно спросил:
– Зачем ты говоришь такие ужасные вещи?
– Я просто вам сочувствую, – ответила Кеттл.
Роберт вышел из кухни в гостиную и уселся там в одиночестве. Он возненавидел Кеттл, которая заставила его думать, что «Сен-Назер» по справедливости должен принадлежать им. Он больше не плакал от тоски по усадьбе, но хорошо помнил каждый ее уголок. И пусть ее отобрали, воспоминания у него никто не отнимет. Роберт закрыл глаза, вспоминая, как однажды поздним вечером они с папой возвращались домой через Бабочковый лес. Дул сильный ветер, сметал треск сучьев и птичьи пересвисты, разнося их среди шуршащих сосен. Из леса они вышли, когда уже совсем стемнело, но еще можно было различить бледные побеги винограда, змеившиеся по вспаханной земле, и Роберт впервые увидел высверк падающей звезды, перечеркнувший край черного-пречерного неба.
Кеттл права, усадьба была роднее лондонского жилья. Для него она была первым родным домом, единственным и неповторимым, а в воспоминаниях – еще прекраснее. Роберту не хотелось туда возвращаться, не хотелось, чтобы усадьбу вернули, потому что тогда он наверняка в ней разочаруется.
Роберт заплакал, но тут Кеттл торопливо привела Томаса в гостиную.
– Ампаро вам с Томасом подыскала кино. Вот как перестанешь дуться, можете посмотреть. Она говорит, что ее внуки от этого фильма без ума.
Томас с коробкой DVD подбежал к Роберту:
– Бобби, тут про ковер-самолет!
Роберта рассердила несправедливость обвинения – он вовсе не дулся, – но фильм все-таки хотелось посмотреть.
– Нам не разрешают смотреть кино по утрам, – заявил он.
– В таком случае скажешь отцу, что вы играли в скрэббл или занимались чем-нибудь высокоинтеллектуальным, он не рассердится, – посоветовала Кеттл.
– Но это же неправда, – возразил Томас. – Мы ведь будем смотреть кино.
– Боже мой, вам не угодишь, – вздохнула Кеттл. – К счастью, старой глупой бабушке придется вас покинуть. Ненадолго. И если вас устроит развлечение, которое я вам предлагаю, то попросите Ампаро, она поставит вам кино. А если нет, то на кухне есть свежий выпуск «Телеграфа». Я больше чем уверена, что к моему возвращению вы закончите решать кроссворд.
На этой триумфальной ноте Кеттл, измученная своими разбалованными внуками с излишне тонкой душевной организацией, отправилась в кондитерскую «Валери» пить кофе с вдовой бывшего посла в Риме. По правде говоря, Наташа была ужасной занудой; можно подумать, что ее вечные «как сказал бы Джеймс», «как считает Джеймс» кому-то интересны. Но все-таки важно не забывать старых друзей.
В «Похоронном бюро Бэньона» Мэри заказала пакет услуг «бронзового сервиса», включавший транспортное обслуживание – «форд»-лимузин, – поскольку не собиралась всерьез рассматривать ни «платиновый сервис» с его четырьмя винтажными «роллс-ройсами», ни «викторианский сервис» с его четверной упряжкой черных лошадей с плюмажами, впряженной в роскошную карету с огромными окнами. В лимузине оставались места еще для троих. Из чувства долга Мэри первым делом пригласила Нэнси, но ту уже ангажировал Николас Пратт, приехавший на своем автомобиле с шофером. В итоге вместе с Мэри в лимузин уселись Джулия (бывшая любовница Патрика), Эразм (бывший любовник Мэри) и Анетта (бывшая любовница Шеймуса). Все молчали до тех пор, пока лимузин медленно и скорбно не отъехал от крематория на шоссе.
– Ненавижу похороны, – сказала Джулия, глядясь в зеркальце пудреницы. – Все время тушь размазывается.
– Вы с Элинор были близки? – спросила Мэри, прекрасно зная, что Джулия была к ней равнодушна.
– Дело не в ней, – отмахнулась Джулия. – Знаете ведь, как слезы накатываются на глаза, когда смотришь какой-нибудь сентиментальный фильм, или в газете что-то вычитаешь, или вот на похоронах, только плачешь не из-за этого, а из-за накопившейся скорби, что ли, ведь жизнь в целом просто бесит.
– Да, конечно, – сказала Мэри. – Но иногда эмоциональный триггер и скорбь взаимосвязаны.
Она отвернулась, пытаясь отдалиться от беспечного легкомыслия, с которым Джулия говорила об утрате. За окном мелькнули розовые цветы магнолии, словно возмущаясь черно-белыми фасадами псевдотюдоровских особняков вдоль улицы. Зачем шофер повез их через мост Кью? Это считается более чинным путем?
– А я сегодня утром забыл про тушь, – старательно, с подобающей ученому комичностью пожаловался Эразм.
