– Ну нет, мне и без спасения мира хватает забот.
– Порой, ограничивая себя одной лишь заботой о детях, люди ставят крест на собственной жизни, – со строгой улыбкой произнесла Джулия. – Со временем дети становятся личностями – цельными или ущербными, – они откладывают свое счастье на потом, пьют беспробудно или знают меру, сдаются, разводятся или сходят с ума. Та часть тебя, что отвечает за борьбу с депрессией и разложением, полностью переключается на защиту детей от депрессии и разложения. Тем временем погружаешься в депрессию и разлагаешься ты сам.
– Не согласен, – ответил папа. – Когда борешься только за себя, приходится быть злым и постоянно держать оборону…
– Весьма полезные качества, – перебила его Джулия. – Вот почему так важно не слишком хорошо относиться к своим детям – иначе они не выдержат конкуренции в настоящем мире. Если хочешь, чтобы они стали, к примеру, продюсерами или топ-менеджерами, бесполезно забивать им голову представлениями о доброте, честности и порядочности. Не то из них вырастут клерки и секретари.
Роберт решил спросить у мамы, правда это или Джулия… ну просто такая. Она каждый год приезжала к ним в гости с дочерью Люси, заносчивой девчонкой на год старше его. Он знал, что мама не слишком жалует Джулию, бывшую подружку отца. В ее присутствии мама начинала не только ревновать, но и немного скучать. Похоже, Джулия мечтала об одном – чтобы люди считали ее умной, и сама не знала, как это прекратить.
– По-настоящему умные люди просто думают вслух, – однажды сказала Роберту мама, – а Джулия думает, какое впечатление ее слова производят на окружающих.
А еще Джулия вечно пыталась подружить Роберта с Люси. Позавчера Люси хотела его поцеловать. Поэтому он и отказался смотреть с ней кино. Вряд ли его передние зубы выдержат еще одно такое столкновение. Странная все-таки теория – что ему полезно проводить время со сверстниками, даже если они ему не нравятся. Разве отец, например, пригласил бы на чай какую-нибудь женщину только потому, что ей сорок два года?
Джулия опять возилась с сахаром – крутила ложку в сахарнице.
– После развода с Ричардом меня то и дело настигают жуткие приступы головокружения. Такое чувство, что меня не существует.
– Знаю это чувство! – воскликнул Роберт, обрадовавшись хоть сколько-нибудь понятной ему теме.
– Ты еще слишком мал, чтобы знать. Наверно, ты просто слышал, как об этом говорят взрослые.
– Нет! – возмутился он столь несправедливой оценке. – Со мной правда такое случается.
– Ты его недооцениваешь, – сказал папа. – Роберт не по годам подкован в вопросах всяких ужасов. Но это ничуть не мешает его счастливому детству.
– Вообще-то, мешает, – вставил Роберт, – в тот момент, когда я это чувствую.
– Ах, когда чувствуешь… – со снисходительной улыбкой произнес папа.
– Понимаю тебя, – сказала Джулия и накрыла ладонь Роберта своей. – В таком случае – добро пожаловать в мой клуб, милый.
Ему ни капли не хотелось быть членом ее клуба. Он сразу весь зачесался, потому что чувствовал непреодолимое желание отдернуть руку, но боялся показаться невежливым.
– Я-то считала, что дети устроены проще взрослых. – Джулия убрала руку и положила ее на папино плечо. – Мы как ледоколы – неумолимо прокладываем себе путь к очередному предмету желаний.
– Что может быть проще, чем неумолимо прокладывать путь к очередному предмету желаний? – спросил папа.
– Не прокладывать.
– Самоотречение – это не так просто, как кажется.
– Самоотречением оно называется только в том случае, если у человека есть желания, – сказала Джулия.
– У детей полно желаний, – заметил папа. – Но ты права, – в сущности, они хотят одного: постоянно быть рядом с любимыми.
– Нормальные еще хотят смотреть «Индиану Джонса», – вставила Джулия.
– Нас проще отвлечь, – сказал папа, пропустив ее последние слова мимо ушей, – мы привыкли к культуре подмен и легче забываем, кого любим на самом деле.
– Неужели? – улыбнулась Джулия. – Как это мило.
– До известной степени, – сказал папа.
Роберт не понимал, о чем они говорят, но Джулия заметно повеселела. Видимо, подмена – это что-то замечательное. Не успел он спросить, что это такое, как их окликнул голос – ласковый голос с сильным ирландским акцентом:
– Есть тут кто?
– Ах ты черт… – пробормотал папа. – Босс пришел.
– Патрик! – тепло воскликнул Шеймус, шагавший к ним в яркой рубашке с пальмами и радугами. – Роберт! – Он бодро взъерошил ему волосы. – Какая приятная встреча! – сказал он Джулии, глядя на нее честными голубыми глазами и твердо пожимая ей руку. Все-таки дружелюбия и обходительности ему было не занимать. – Какое чудное местечко вы выбрали! Мы нередко устраиваемся тут после сеанса – люди плачут, смеются и просто привыкают к самим себе. Это настоящее место силы – место высвобождения колоссальной энергии. Да-да, – вздохнул он, будто бы соглашаясь с чьим-то мудрым замечанием. – На моих глазах люди не раз избавлялись здесь от бремени…
– К слову, об «избавлении от бремени»… – Отец с отвращением вернул фразу Шеймусу, будто держа кончиками пальцев чей-то использованный носовой платок. – Открыв сегодня утром прикроватную тумбочку, я обнаружил внутри столько брошюр «Целительных барабанов», что мне было некуда положить паспорт. А в шкафу хранится пара сотен экземпляров книги «Путь шамана», которые, знаешь ли, стоят на пути моей обуви.
– Путь обуви, ха-ха! – повторил Шеймус и разразился здоровым громогласным смехом. – Неплохое название для книги о том, как поддерживать связь с реальностью.
– Не кажется ли тебе, что эти продукты корпоративной жизнедеятельности можно было удалить из спальни к нашему приезду? – стремительно и холодно отчеканил Патрик. – В конце концов, моя мать сама не раз говорила, что в августе дом возвращается к своей прежней инкарнации – то есть становится семейным гнездом.
– Конечно-конечно, – ответил Шеймус. – Прими мои извинения, Патрик. Это, наверное, Кевин и Анетта забыли. Перед возвращением в Ирландию они прошли процесс глубинного переустройства личности и, видимо, не уделили должного внимания подготовке комнаты к вашему приезду.
– Ты тоже вернешься в Ирландию?
– Нет, я пробуду здесь весь август, – сказал Шеймус. – Издательство «Пегас пресс» попросило написать для них небольшую книгу о работе шамана.
– Как любопытно! – воскликнула Джулия. – Вы, оказывается, шаман?
– Знаешь, я ознакомился с писаниной, что стояла на пути моей обуви, – заметил папа, – и у меня возникло несколько вопросов. Неужели ты двадцать лет ходил в помощниках у сибирской ведуньи? Коротким северным летом собирал целебные травы под полной луной? Был погребен заживо и переродился? Твои глаза слезились от дыма костров, когда ты молился духам и заговаривал умирающих? Ты пил мочу оленя, съевшего Amanita muscaria
[1], дабы отправиться в другие миры и разгадать тайну сложного диагноза? Или, может быть, тебя угощали аяуаской шаманы индейских племен бассейна Амазонки?
