Мэри заглянула в искаженное страданием лицо Элинор. Ее глаза, затянутые мутью, напоминали глаза мертвой рыбы, но в ее случае эта муть, казалось, происходила от постоянных попыток утратить и никогда не восстанавливать связь с реальностью. Мэри поняла, что ее беззубость – на самом деле суицидальный жест сродни голодной забастовке. Вставить зубы просто, а вот неделями осознанно пренебрегать своими нуждами, видеть, как зубы выпадают один за другим, игнорируя врачей, антидепрессанты и остатки собственной воли к жизни, – для этого надо обладать завидным упрямством.
Какая трагедия… Перед Мэри была женщина, отказавшаяся от семьи ради единственной мечты и единственного человека, а теперь и человек, и мечта отказались от нее. Как-то раз Элинор рассказала Мэри, что они с Шеймусом были знакомы «в прошлой жизни». Жили они на скеллиге – по-ирландски это что-то вроде скалы посреди моря, – куда Шеймус возил Элинор в самом начале финансовых ухаживаний и где они провели незабываемый ветреный день. Он взял ее за руку и сказал: «Ты нужна Ирландии». После того как Элинор было «видение из прежней жизни» (оказывается, они с Шеймусом были мужем и женой, жили на том самом скеллиге еще в Темные века, когда Ирландия была оплотом христианства среди всепоглощающего хаоса мародерства и миграций), нынешняя семья, с которой ее связывали лишь недавнее прошлое и поверхностное настоящее, начала понемногу ускользать из поля ее зрения. А потом Шеймус побывал в «Сен-Назере» и чудесным образом осознал, что Франции он нужен даже больше, чем Элинор – Ирландии. В семнадцатом веке на этой земле стоял женский монастырь, и второе «видение из прежней жизни» показало, что Элинор (ну разумеется, как иначе) была в нем матерью настоятельницей. С тех пор, подумала Мэри, существительное «мать» для нее всегда шло впереди определения. Ровно в то же самое время Шеймус – ну надо же! – был аббатом соседнего мужского монастыря. И вот судьба свела их вновь, на сей раз они состоят в не понятом близкими «духовном родстве», из которого в Лакосте раздули настоящий скандал.
Когда Элинор поведала ей все это (в ходе удручающей попытки поговорить «между нами, девочками»), Мэри решила не спорить. Свекровь обладала способностью верить в какую угодно чушь, и чем забористее – тем лучше. Бросаться со своей верой на помощь всему невероятному было неотъемлемой частью ее благодетельной натуры. Очевидно, жизнь в исторических романах помогала ей компенсировать недостаток страсти, которая настолько эволюционировала, что не нашла выражения в спальне, зато вдоволь порезвилась в Земельном кадастре. Тогда рассказ свекрови показался Мэри нелепым и смешным; сейчас же ей хотелось подклеить сползшие со стен обои ее легковерия. Под ужасающей искренностью той первой исповеди Мэри разглядела хорошо знакомое и понятное ей желание – потребность быть нужной.
– Я у него спрошу, – сказала она, бережно накрыв ладонью руку Элинор. Шеймуса она не видела очень давно, однако знала, что он никуда не уезжал. – Может быть, он приболел. Или уехал в Ирландию.
– В Ирландию, – прошептала Элинор.
По дороге к машине Томас резко остановился и покачал головой:
– Ай-ай. Бабушка совсем плоха.
Мэри любила этот его дар искреннего сочувствия. Он еще не научился закрывать глаза на чужие страдания или винить в них самого страдальца. В машине он заснул, и Мэри решила заглянуть к Шеймусу.
– Ах, какая досада, – сказал Шеймус. – Если честно, я думал, раз вы приехали и все такое, Элинор и не ждет моих визитов. Да еще этот редактор из «Пегас пресс» стоит над душой – ему хочется поставить мою книгу в весенний каталог. У меня куча идей – только успевай записывать. Вот, гадаю над названием. «Барабанный бой сердца» или «Сердце барабана» – как лучше?
– Не знаю, – ответила Мэри. – Смотря о чем именно книга.
– Спасибо за ценный совет, – сказал Шеймус. – Кстати, о барабанах; ваша матушка делает поразительные успехи. Всерьез занялась возвращением своей души. Я только что получил от нее письмо: она собирается приехать на наш осенний интенсив.
– Как замечательно.
Мэри переживала, что сигнал радионяни сюда не добьет. Вроде бы зеленый огонек мигал как положено, но так далеко от машины она прежде не отходила.
– Практика по возвращению души пошла бы на пользу и Элинор. Простите, я думаю вслух, – сказал Шеймус и возбужденно крутнулся на офисном стуле, закрывая от нее картинку на рабочем столе компьютера: морщинистую эскимоску с зажатой в зубах курительной трубкой. – Представьте: Кеттл во главе церемонии, а Элинор в центре круга… Какая мощь! Учитывая все родственные и духовные связи… – Шеймус растопырил пальцы, а потом с нежностью их сцепил.
Бедный Шеймус, подумала Мэри. Нет, он не дурной человек, просто круглый идиот. Порой она ощущала, что между ней и Патриком существует своего рода конкуренция: чья мать хуже. Кеттл не умела давать, Элинор отдала все, что у нее было, но для семьи разница оказалась неощутимой, за исключением того, что Мэри еще могла на что-то надеяться – правда, в весьма отдаленном будущем, учитывая невероятно крепкое здоровье ее дотошно-эгоистичной матушки, которая заботилась исключительно о своем благополучии, бежала к врачам с малейшим чихом и раз в месяц устраивала себе отпуск, чтобы забыть неприятные впечатления от предыдущего. Лишив Патрика наследства, Элинор вырвалась вперед в гонке плохих матерей, но еще не вечер – Шеймус может уничтожить это преимущество, прибрав к рукам состояние Кеттл. А вдруг он на самом деле злодей, блестяще строящий из себя идиота? Трудно сказать. Связи между глупостью и коварством так запутанны и непостижимы…
– Я вижу все новые и новые связи. – Шеймус сплел пальцы еще крепче. – Буду с вами откровенен, Мэри, вряд ли я когда-нибудь захочу написать вторую книгу. Это с ума сойти как трудно.
– Могу себе представить, – ответила Мэри. – Я бы не смогла даже начать.
– О, начать-то я начал, – сказал Шеймус. – По правде говоря, я начинал уже несколько раз… Быть может, мы все только и делаем, что начинаем. Понимаете, о чем я говорю?
– С каждым новым ударом сердца, – кивнула Мэри. – Или барабана.
– Вот именно, вот именно…
Из трубки радионяни вырвался крик проснувшегося Томаса. Значит, сигнал проходит – и то хорошо.
– Ой, ну все, я побежала!
– Постараюсь на этой неделе навестить Элинор, – сказал Шеймус, провожая ее к выходу. – Спасибо вам за мудрые слова о пульсе и важности момента – у меня появилось столько идей!
Он открыл дверь, и над ней зазвенели бубенцы. Мэри подняла голову и увидела на медной проволоке китайские иероглифы.
– Счастье, Покой и Процветание, – пояснил Шеймус. – Они всегда вместе.
– Какая жалость, – ответила Мэри. – Я-то надеялась обрести хотя бы первое и второе.
– О, смотря что вы понимаете под «процветанием»! – воскликнул Шеймус, провожая ее к машине. – В сущности, это лишь возможность утолить голод, когда он возникает. Увы, такого процветания были лишены ирландцы в сороковые годы девятнадцатого века, а сейчас – миллионы людей по всему миру…
