– Он в курсе?
– Да.
– Думаешь, стоило ему рассказывать?
– Он никому не скажет.
– Может быть, а вот нам эта привилегия – никому не говорить – уже не светит. Поразительно, как быстро нас стало волновать, кто что знает. Мы ведь только-только переспали – и уже столкнулись с проблемой знания.
– Это извечная проблема.
– Почему?
– Райский сад помнишь? И яблоко…
– Ой, да брось, при чем здесь это? Я про другое знание.
– Одно без другого не бывает. В отсутствие Бога нам дарована мудрость сплетен – чтобы нас волновало не главное, а кто что знает.
– Вообще-то, меня не волнует, кто что знает. Мне больше интересно, какие чувства мы испытываем друг к другу. Мне кажется, ты все сводишь к знанию, потому что больше ладишь с головой, чем с сердцем. Короче, зря ты сказал про нас Джонни.
– А, ладно, – отмахнулся Патрик. Ему внезапно расхотелось что-либо доказывать или выигрывать спор. – Надо придумать такого супергероя – Аладномена. Он отнюдь не человек решительных действий, как Супермен или Бэтмен, он – вялый и безропотный увалень.
– Между «А» и «ладно» должна быть запятая?
– Только если он соизволит открыть рот, что, поверь, случается нечасто. Например, когда кто-нибудь орет: «А-а! К нам летит метеорит! Планете крышка!», он отвечает: «А, ладно!», с запятой. Но когда его упоминают в речи – во время эпизода этнической чистки или параноидальной шизофрении типа: «Это работа для Аладномена!», – тогда это одно слово.
– А плащ у него есть?
– Да ты что, бог с тобой! Он годами не вылезает из потертых джинсов и растянутой футболки.
– И весь этот огород ты нагородил только затем, чтобы не признавать ошибку – зря ты сказал про нас Джонни.
– Что ж, если тебя это расстроило, значит я действительно был не прав, – кивнул Патрик. – Но когда лучший друг спросил меня, что происходит, я не мог умолчать о самом главном.
– Бедный малыш, ты просто слишком…
– Искренний, – закончил ее мысль Патрик. – В этом моя беда.
– Захватишь свою искренность, когда в следующий раз пойдешь ко мне в спальню? – предложила Джулия, наклоняясь и медленно, сладострастно целуя Патрика в губы.
Он порадовался, что ответа от него не ждут, ибо что тут скажешь? Реплика про искренность была камнем в его огород – намеком на его вчерашнее бездушное и бесплотное присутствие в ее постели? Или она ничего не заметила? Извечная проблема чужой души, которая потемки… Господи, опять! Тебя целуют – наслаждайся. Представь, как получаешь удовольствие. Нет, не представляй – получай! А вообще, кто сказал, что искренность заключается в умении закрывать глаза на рефлексирующую сторону собственного разума? Да, он слишком много думает. Но чего ради он должен это подавлять – ради соответствия чужому клишированному представлению об искренности и вовлеченности?
Джулия отстранилась:
– Ты где витаешь?
– Задумался что-то, – признал Патрик. – Меня сбила с толку твоя просьба захватить с собой в спальню искренность – очень уж ее много. Одному столько не унести.
– Я помогу, – заверила его Джулия.
Они расцепились, встали и пошли к дому, держась за руки – как влюбленные по уши подростки.
Поднявшись на второй этаж, они хотели незаметно проскочить в спальню Джулии, но тут услышали хихиканье из комнаты Люси – и тут же нарастающее шиканье. Мгновенно перевоплотившись из тайных любовников в озабоченных родителей, Патрик и Джулия решительно зашагали по коридору. Джулия легонько постучала в дверь и тут же вошла. В комнате было темно, но полоска света из коридора упала на кровать. Все Люсины плюшевые любимцы – белый кролик, голубоглазый щенок и – удивительное дело! – даже бурундучок, которого она добросовестно жевала с третьего дня рождения, – корчились в разных позах на покрывале, а их место в кровати занял живой мальчик.
– Доченька? – сказала Джулия.
Дети не издали не звука.
– Я знаю, что вы не спите, можете не притворяться. Вас из коридора слышно!
– Ну и что ж, – сказала Люси, резко садясь. – Мы ничего плохого не делали!
– А я разве говорю, что делали?
– Какая любопытная второстепенная линия! – сказал Патрик. – Впрочем, не вижу смысла запрещать им спать вместе, раз они этого хотят.
– Что такое второстепенная линия? – спросил Роберт.
– Ответвление от основной сюжетной линии, отражающее или подчеркивающее суть конфликта.
– А почему тогда наша линия – второстепенная?
– Нет-нет, не второстепенная, вполне самостоятельная.
– Нам столько всего надо было обсудить! – сказала Люси. – До завтра ждать было никак нельзя.
– Вы тоже поэтому не спите? – спросил Роберт. – Вам нужно многое обсудить? Ты поэтому сказал, что наша линия второстепенная?
– Да забудь ты про эти линии! – не выдержал Патрик и попытался запутать Роберта еще больше. – Мы все второстепенны по отношению друг к другу.
– Как Луна, которая вертится вокруг Земли, – сказал Роберт.
– Точно. Все думают, что находятся на Земле, даже если на самом деле живут на чьей-то Луне.
– Но Земля-то вертится вокруг Солнца, – вспомнил Роберт. – Кто тогда на Солнце?
– Солнце необитаемо, – ответил Патрик, радуясь, что они так далеко ушли от основного мотива. – У него одна линия – поддерживать вращение планет вокруг себя.
Роберт явно забеспокоился и хотел спросить еще о чем-то, но Джулия его перебила:
– Давайте на секундочку вернемся на нашу планету, ладно? Вы можете спать вместе, но, Люси, не забывай, что завтра мы едем в «Акваленд». Сразу же засыпайте, поняли?
– А что нам еще делать? – хихикнула Люси. – Чмокаться, что ли?
Они с Робертом громко выразили свое отвращение к этому занятию и рухнули на подушки в вихре рук, ног и дружного хохота.
9
Патрик заказал второй двойной эспрессо и стал наблюдать, как официантка пробирается по залу к барной стойке. Лишь на секунду его посетило приятное видение: она лежит на животе, руками обхватив столик с двух сторон, а он трахает ее сзади. Врожденная порядочность не позволила ему увлечься этой фантазией, ведь он уже вовсю представлял себя с другой девушкой – той, в черном купальнике, что впитывала лучи утреннего солнышка на противоположном конце зала и сидела неподвижно, словно ящерица, со слегка раздвинутыми ногами и закрытыми глазами. Вероятно, ему уже никогда не забыть пристальную серьезность, с какой она разглядывала свою линию бикини. Обычная женщина приберегла бы такой взгляд для зеркала в уборной, но девушка в черном была эталоном эгоцентричности: ведя пальцем по внутренней линии купальника, она приподнимала ткань и сдвигала ее ближе к центру, чтобы купальник как можно меньше мешал достижению ее истинной цели – абсолютной наготы. Толп туристов на променаде Розе, неторопливо шлепающих к своим крошечным пляжным наделам размером с гроб, с тем же успехом могло не существовать: девушка была слишком заворожена своим загаром, талией, эпиляцией, слишком влюблена, чтобы обращать внимание на других. Патрик тоже был в нее влюблен. Надо во что бы то ни стало заполучить эту девицу. Раз уж ему суждено пропасть – а ему, по всей видимости, суждено, – то как же упоительно будет пропасть внутри ее, утонуть в этом озерце самолюбования (если там еще осталось хоть немного места).
