– Что значит «Я не прочь»? – спросил он, отдышавшись.
– Не важно, – с круглыми от удивления глазами ответила Джо. – Ну, идем обедать!
Она повела Роберта в дом – пришлось брать ее за руку, ведь они были практически пара.
Над обеденным столом возвышался человек в белом фартуке.
– О, Гастон, вы нас разбаловали! – с упреком воскликнула Джилли. – Я толстею от одного взгляда на эти тарталеточки. Вам бы свою телепередачу! Vous sur le television, Gaston, делать beaucoup de monnaie. Fantastique!
[3]
Стол ломился от бутылок розового вина (две уже были пусты) и тарталеток с заварным кремом и разными начинками – ветчиной, луком, сморщенными помидорами и сморщенными кабачками.
Одному Томасу повезло: он сосал грудь.
– А, ты нашла заблудшую овечку! – Она хлестнула рукой воздух и пропела: – Подгоняй! Высекай! Хлещи-и-и!
Роберт весь покрылся мурашками от стыда. Как это, наверное, ужасно – быть Джилли.
– Он привык быть один, да? – бросила Джо вызов маме.
– Ага, когда сам захочет, – ответила мама, не почуяв подвоха: няня-то уже практически записала Роберта в сироты.
– Я как раз советовала твоим родителям свозить тебя к настоящему Санте, – сказала Джилли, раскладывая еду по тарелкам. – Утром садитесь на «конкорд» в Гэтвике, летите до Лапландии, там прыгаете на сноумобиль и – о-оп! – через двадцать минут вы уже в резиденции Санта-Клауса. Дети получают подарки, потом опять «конкорд» – и к ужину вы дома! Это за полярным кругом – Санта прямо как настоящий, не то что дешевая подделка в «Хэрродс».
– Несомненно, поездка вышла бы весьма познавательная, – сказал папа, – но, боюсь, оплата учебы для нас в приоритете.
– Джош бы нас живьем сожрал, если бы мы его не отвезли, – сказал Джим.
– Ничуть не удивлен.
Джош изобразил оглушительный взрыв и ударил кулаком воздух.
– Пробиваю звуковой барьер! – заорал он.
– Какую хочешь тарталетку? – обратилась Джилли к Роберту.
Все тарталетки выглядели одинаково мерзко.
Роберт взглянул на маму: ее медные волосы струились к сосущему грудь Томасу, и чувствовалось, как они, словно мокрая глина, сливаются в одно целое.
– Я хочу то же, что у Томаса, – ответил он и сразу замолк.
Вообще-то, он не собирался говорить это вслух, само как-то вырвалось.
Джим, Джилли, Роджер, Кристина, Джо и Джош взревели, точно стадо ослов. Смеющийся Роджер казался еще злее, чем серьезный.
– Мне тоже грудного молока, пожалуйста! – заплетающимся языком воскликнула Джилли, поднимая бокал.
Родители сочувственно улыбнулись Роберту.
– Увы, друг, ты теперь питаешься твердой пищей, – сказал папа. – Я-то давно мечтаю помолодеть, но не думал, что это начинается в столь юном возрасте. Разве дети не хотят скорее повзрослеть?
Мама позволила ему сесть на краешек ее стула и поцеловала в лоб.
– Это совершенно нормально, – заверила Джо папу и маму, которые, по ее мнению, детей и в глаза-то не видели. – Просто обычно они не так откровенны, вот и все. – Она позволила себе последний раз икнуть от смеха.
Роберт выключил окружающий гомон и присмотрелся к брату. Рот Томаса заработал, потом остановился, потом вновь заработал, вытягивая молоко из материнской груди. Роберту тоже захотелось туда – в клубок чувств и новых впечатлений, – туда, где он еще ничего не знал о вещах, которые никогда не видел (о длине Нила, диаметре Луны и о том, как были одеты участники «Бостонского чаепития»), туда, где его пока не начали бомбардировать взрослой пропагандой и где он не пытался соизмерять с ней свой жизненный опыт. Он хотел бы оказаться там вместе с братом, но сохранить при этом свой опыт и восприятие самого себя – побыть тайным свидетелем непознанного, того, чему не могло быть свидетелей. Брат, увы, не был свидетелем собственных действий, он их просто совершал. Присоединиться к Томасу в своем нынешнем состоянии Роберту было никак нельзя – как нельзя крутить сальто и стоять на месте одновременно. Он часто вертел в голове эту идею и ни разу не пришел к выводу, что это возможно, однако с каждым разом невозможность слабела, а мышцы его воображения крепли и твердели, как у спортсмена перед прыжком в воду с трамплина. Только это ему и оставалось: окунуться с головой в атмосферу вокруг Томаса и почувствовать, как страсть к наблюдению отслаивается по мере приближения к миру брата (а некогда – и его миру). Впрочем, сейчас даже такая малость давалась с трудом: на него опять насела Джилли.
– Почему бы тебе не остаться у нас, Роберт? – предложила она. – А завтра Джо отвезет тебя домой. У нас всяко веселее, чем торчать дома и завидовать брату.
Он в отчаянии стиснул мамину ногу.
Тут вернулся Гастон, и Джилли отвлеклась на десерт – склизкую кучку заварного крема в луже из карамели.
– Гастон, ты нас убиваешь! – взвыла Джилли, шлепая его по твердой, закаленной венчиком руке.
Роберт прижался к маме и шепнул ей на ухо:
– Пожалуйста, давайте уедем прямо сейчас.
– Сразу после обеда, – прошептала она в ответ.
– Ну что, уговаривает тебя? – спросила Джилли, морща нос.
– Между прочим, да, – ответила мама.
– Разреши ему у нас переночевать, что тут такого? – не унималась Джилли.
– Мы не кусаемся, – вставила Джо.
– Боюсь, не получится. Мы едем в дом престарелых навещать бабушку, – ответила мама, не упомянув, что до визита к бабушке оставалось еще целых три дня.
– Удивительно, – сказала Кристина, – но Меган пока совсем не испытывает ревности.
– Всему свое время, – сказал папа, – она же только что откопала гнев.
– Да уж! – засмеялась Кристина. – Наверное, это потому, что я сама до конца не осознала, что беременна.
– Да, наверное, – вздохнул папа.
Роберт видел, что он умирает от скуки.
Сразу после обеда они покинули дом Пэккеров с поспешностью, какую редко можно наблюдать за пределами пожарной станции.
– Умираю с голоду, – заявил Роберт в машине, как только они выехали на подъездную дорожку.
Все рассмеялись.
– Знаешь, мне бы и в голову не пришло критиковать твой выбор друзей, – сказал папа, – но в данном случае можно было обойтись видеозаписью.
– Я Джоша не выбирал! – возмутился Роберт. – Он сам… прилип.
Тут у дороги обнаружился ресторанчик, где они поужинали вкуснейшей пиццей и салатом, запив все это апельсиновым соком. Бедняжке Томасу опять пришлось пить молоко. Только им он и питался – одно сплошное молоко, молоко, молоко.
