— Значит, он поступил так, как поступил бы любой из нас на его месте, — сказал Селим. — Он дал отпор врагу, который посягал на его жизнь и свободу, и победил противника. Развяжите пленного!
Разбойники посмотрели на него с удивлением и после некоторой заминки нехотя приступили к исполнению приказания.
— Это что же получается, ты оставишь убийцу твоего сына, храброго Альмансора, в живых? — спросил один из них, бросив в сторону Саида злобный взгляд. — Уж лучше б мы его сами сразу прикончили!
— Нет, я не дам его убивать! — воскликнул Селим. — Я возьму его себе в счет законной доли добычи, будет мне слугой!
Саид не знал, как выразить свою благодарность старику, разбойники же вышли из шатра хмурые и недовольные. Когда же они сообщили о решении Селима женщинам и детям, собравшимся возле шатра в ожидании казни, те подняли страшный крик и объявили, что сами отомстят убийце за смерть Альмансора, раз его собственный отец не желает исполнять закон кровной мести.
Остальных пленных распределили по отрядам, кого-то отпустили, велев собрать выкуп за богатых, кого-то приставили пасти скотину, а кому-то, кому прежде прислуживало по десять слуг, было назначено исполнять самую тяжелую рабскую работу, и только Саид был на особом положении. Быть может, его храбрый, геройский вид был тому причиной или волшебные чары доброй феи, трудно сказать, но, как бы то ни было, Селим проникся к юноше отеческим расположением и, поселив его у себя в шатре, обходился с ним не как со слугой, а скорее как с сыном. Но эта непонятная всем благосклонность старика навлекла на Саида враждебность со стороны прочих слуг. Повсюду его встречали неприязненные взгляды, и, когда ему случалось одному идти по лагерю, он слышал со всех сторон ругательства и проклятья в свой адрес, а несколько раз в него даже пускали стрелы, которые со свистом пролетали у самой его груди, и то, что они не достигали цели, Саид приписывал исключительно защите чудесной дудочки, которую он носил на шее на золотой цепочке. Сколько раз Саид жаловался Селиму на эти покушения, имевшие своей целью лишить его жизни, но Селим так и не мог найти коварных стрелков, ибо все, казалось, объединись в своей ненависти к чужеземцу, пользовавшемуся милостью предводителя, и молчали, связанные круговой порукой.
И вот однажды Селим сказал Саиду:
— Я надеялся, что ты, быть может, заменишь мне сына, который пал от твоей руки, но ничего не вышло, и в этом никто не виноват, ни ты, ни я. Весь лагерь настроен против тебя, и даже мне будет нелегко обеспечить тебе защиту, ведь если они тебя в конце концов убьют и я накажу убийц по всей строгости, то все равно от этого уже не станет проку ни тебе, ни мне. Вот почему я решил, что лучше будет сказать бойцам, когда они вернутся из похода, что, дескать, твой отец заплатил за тебя большой выкуп и потому ты отпускаешься на волю, а чтобы с тобою ничего не случилось в дороге, я дам тебе в провожатые несколько верных мне людей.
— Но разве я могу кому-нибудь тут доверять, кроме тебя? — с тревогой спросил Саид. — Они ведь запросто могут взять и убить меня в пути!
— Нет, они связаны клятвой верности мне, и до сих пор никто из них ее не нарушил, — спокойно отвечал ему Селим.
Несколько дней спустя разбойники вернулись в лагерь из очередного набега, и Селим сделал все, как обещал. Он подарил юноше оружие, платье, коня, созвал своих ратников и выбрал из них пятерых в провожатые, заставив их принести страшную клятву в том, что они не убьют Саида, после чего в слезах простился с ним.
Пятеро всадников с мрачным видом молча скакали рядом с Саидом по пустыне. Юноша видел, что возложенная на них обязанность им не по душе, но еще больше его тревожило то, что двое из них присутствовали при том сражении, когда он убил Альмансора. Так проехали они уже часов восемь, и тут Саид заметил, что его спутники перешептываются и лица у них помрачнели еще больше. Саид прислушался, силясь понять, о чем они говорят, и уловил, что разговор идет на языке, который был в ходу только у этого племени, причем лишь тогда, когда нужно было обсудить какое-нибудь тайное или опасное дело. Селим, который думал, что Саид останется у него на всю жизнь, потратил немало часов, чтобы научить юношу этому секретному языку. То, что Саид услышал, не обрадовало его.
— Вот оно, то самое место, где мы напали на караван и где храбрейший из храбрейших погиб от руки какого-то юнца, — сказал один.
— Ветер уже развеял следы его коня, — подхватил другой, — а я, как сейчас, помню тот день.
— И этот человек, от руки которого он погиб, все еще жив и здоров! Позор на наши головы! Где это видано, чтобы отец не отомстил за гибель родного сына?! Совсем сдал старик Селим и, похоже, впал в детство, — со вздохом молвил третий.
— Но если отец не считает нужным исполнить свой долг, то разве не обязаны друзья взять на себя месть за погибшего друга? — подал голос четвертый. — На этом самом месте и покончим с ним, как требуют того справедливость и древний обычай.
— Но ведь мы же поклялись Селиму! — воскликнул пятый. — Мы не можем убить этого пленника! Клятву нельзя нарушать!
— Это верно, мы связаны клятвой, и убийца уйдет невредимым из рук своих врагов, — сказали остальные.
— Постойте, — проговорил один из них, самый угрюмый. — Старик Селим, конечно же, умен, но не настолько, как может показаться. Разве мы клялись доставить этого молодца туда-то и туда-то? Нет. Мы поклялись, что не будем посягать на его жизнь. А мы и не будем. Пусть палящее солнце и острые зубы шакалов сделают за нас нашу работу. Мы просто свяжем его хорошенько и оставим тут.
Так говорил разбойник, Саид же, осознав, какой исход ему уготован, не стал дожидаться, пока тот договорит. Он резко повернул своего коня в сторону и, подгоняя его плеткой изо всех сил, полетел стрелой по равнине. Пятеро разбойников остолбенели от изумления, но тут же пришли в себя и, зная толк в таких погонях, разделились, чтобы в случае необходимости перекрыть путь беглецу с двух сторон, ну а поскольку они лучше знали, как скакать по пустыне, то уже скоро двое из них обогнали его и стали поперек дороги, когда же тот попытался уклониться, то наткнулся на двух других, а сзади увидел еще одного. Данная Селиму клятва удержала преследователей от того, чтобы пустить в ход оружие, поэтому они просто набросили на Саида аркан, стащили его с коня, немилосердно избили, а потом связали по рукам и ногам и бросили на раскаленный песок.
Напрасно Саид молил о пощаде, напрасно сулил им огромный выкуп. С громким смехом они расселись по коням и ускакали прочь. Какое-то время Саид еще слышал глухой топот копыт, но скоро все стихло, и Саид понял, что пропал. Он думал о своем отце, о том горе, которое постигнет его, когда сын не вернется, он думал о собственной несчастной доле, о том, что обречен умереть молодым, ибо уже не сомневался, что его ждет мучительная смерть от жажды, неизбежная среди знойной пустыни, или от острых зубов какого-нибудь шакала, который растерзает его. Солнце поднималось все выше и выше, жаря ему прямо в лицо. С невероятным усилием он кое-как сумел перевернуться, и ему стало немного легче. При этих обстоятельствах серебряная дудочка на золотой цепочке выскользнула наружу. Он попытался прихватить ее, но ничего не получалось, пока наконец ему все же не удалось подтянуть ее к губам. Он дунул в нее несколько раз, но и теперь, в его бедственном положении, она не отозвалась. В отчаянии он поник головой, палящее солнце сделалось совсем уже невыносимым, и он лишился чувств.
