– Вспомнились летние каникулы в Тоскане, мне тогда было десять или одиннадцать лет. Вишни и мороженое, мы с сестрой только этим и питались все лето напролет. По крайней мере, так мне кажется.
– Что люди делают на каникулах за границей? Кроме того, что едят вишни и мороженое?
– Ты ни разу…
– Была однажды поездка в Рим, за год до того, как мама умерла. Турагентство, в котором она работала, дало ей бесплатные билеты. Но это было больше похоже на школьную экскурсию, чем на каникулы. Она хотела посмотреть с нами как можно больше достопримечательностей и потратить как можно меньше денег.
– Какой она была, твоя мама?
– Напряженной. Всегда. Это ее и убило. Исма говорила, когда-то мама была другой – пока мой дед был жив и оплачивал наши счета, пока мой отец еще не сделался террористом и нам не приходилось бояться, что нас всех выгонят из дому, стоит кому-то из детей сказать что-то не то не тому человеку.
– Даже представить себе не могу, как ты выжила.
– Это не ощущалось как «выживание», пока она не умерла. Со всем можно справиться, как-то обойти, кроме смерти. Смерть приходится пережить. – Она улыбнулась и пожала плечами. – С другой стороны, мне же никто не подсказал, как много я упускаю, каникулы сплошь из вишен и мороженого. Если б я об этом догадывалась, я бы горевала сильнее.
– Поедем куда-нибудь вместе! Как только у тебя закончится семестр.
Она глянула на него сумрачно, он уже привык к таким взглядам, стоило предложить ей что-то за пределами этой квартиры.
– Хватит! Пора нам выйти в мир вместе. Лучше начать с Макса и Элис, а не с моих родителей, так будет легче. И когда ты скажешь Исме? И твоему брату, пожалуй?
– Не сейчас, – отрезала она.
Рассердившись, он швырнул нож в миску с такой силой, что он отскочил и упал на халат, оставив на белой полосе алое пятно.
– Давай снова притворимся, будто у нас такая игра, – попросила она, пульнув в его голую ногу косточкой. – Зачем нам другие люди? Зачем уезжать на каникулы из Лондона, когда в этой квартире у нас есть все, что нужно?
– Ни за что не стану торчать все лето взаперти! И тебе не дам. Поедем в Тоскану. Или на Бали. Не хочешь других людей – и не надо. Подберем себе необитаемый остров.
– Если мы попытаемся вместе выехать из страны, об этом проведают люди, которые работают на твоего отца.
Он глянул недоумевающе, и она пояснила:
– МИ5. Они прослушивают мои звонки, отслеживают сообщения, проверяют, что я делала в интернете. Думаешь, они внимания не обратят, если я сяду на самолет до Бали вместе с сыном министра внутренних дел?
О силе его любви свидетельствует тот факт, что «мусульманская паранойя», проявившаяся у Аники накануне, вызвала у него лишь одно чувство: желание ее поддержать. Очень мягко он сказал:
– Милая, честное слово, МИ5 не станет следить за тобой из-за твоего отца.
– Знаю. Они следят за мной из-за моего брата. С тех пор как он отправился в Сирию, в Ракку. В прошлом году.
Автоматически он произнес:
– Ничего не понимаю.
– Понимаешь.
Он потер след от вишневой косточки на ноге. Нашел себе занятие, пока мозг праздно лежал в черепе, не предлагая никаких подсказок, никаких объяснений.
– Он воюет там?
– Парвиз – и чтобы воевал? Да нет же! Он у них за связь со СМИ отвечает.
У них. Черно-белое знамя, под ним люди, говорящие на английском как на родном. Режут пленным головы. И эти, отвечающие за связь со СМИ, – снимают все подробности.
Он поднялся, подошел к краю крыши. Как можно дальше от Аники. Во всю жизнь не переживал он подобного чувства – ярости? Страха? Что это? Как от него избавиться? Он пнул что-то ногой, сбил кадку с кумкватом. Замахал руками, задел кактус. Кумкват рухнул вертикально, горшок, ударившись оземь, разбился. Пронизанная корнями почва еще мгновение сохраняла форму горшка, потом растение выпало из нее и тоже развалилось, оранжевый плод покатился прочь. Кактус, напротив, перевернулся в воздухе вниз головой, как никогда, очеловечившись в этом падении стремглав, раскинув руки. Столкнулся с землей, и шея его переломилась надвое.
Смутно Эймон осознал присутствие людей внизу, во дворе, все запрокинули головы и высматривали безумца на верхней террасе, а сзади к нему подступила какая-то девушка в халате, взяла за руку, потянула к окну. Он позволил ей увести себя в дом, но там сразу же стряхнул ее руку, двинулся в кухню и открыл бутылку пива, осушил ее в два глотка, не сводя с этой девушки глаз, глядя в упор.
– Сражайся как мужчина, а не как мальчишка, – велела она.
– Такой завет передают в вашей семье от отца к сыну?
Слова повисли угрозой в пропитанном пивной отдушкой воздухе. Он отставил бутылку, рухнул на стул, уставился на вишневые разводы на ладони. За открытым окном слышались громкие голоса – соседи выходили во двор посмотреть, что за разор он там учинил. Аника села на стул лицом к нему, за ее спиной простиралась вытянутая студия с отделкой в лучшем вкусе, с потолочным светом, дорогими предметами искусства. Все – дело рук его матери. Каждая деталь безукоризненно подобрана – кроме женщины, которую он сам сюда впустил.
– Он хочет вернуться домой, – сказала она.
– Пусть остается, на хрен, в пустыне, которую сам выбрал. Что не так?
– Эймон, прошу тебя!
– Просишь? О чем? Господи! – Он вжал подушечку большого пальца в край крышки от пивной бутылки, сильно, до крови. – Из-за этого ты села в тот день в метро рядом с сыном министра внутренних дел?
Она взяла его за руку, сунула оцарапанный палец себе в рот, слизнула кровь. Эймон отшатнулся, буркнул: «Не надо».
– Я села рядом с тобой, потому что подумала: ты очень красивый.
– Не лги мне!
Он стукнул кулаком по кухонной стойке, миска с фруктами подскочила, Аника тоже подскочила. Очень тихо, так что он едва разбирал слова, она сказала:
– Я села рядом с тобой в метро потому, что подумала: сын министра внутренних дел поможет моему брату вернуться домой и избежать суда.
Никогда в жизни он не знал такой боли.
– И все, что было, – из-за этого?
– Нет! – Она попыталась снова завладеть его рукой, но на этот раз он грубо ее оттолкнул. – Понимаю, тебе трудно поверить, но правда в том… правда…
– Не вздумай говорить: «после первого поцелуя я влюбилась в тебя». Не вздумай! Хотя бы от этого меня избавь.
– Ты стал для меня надеждой, – бесхитростно ответила она. – Весь мир поглотила тьма, а ты излучал свет. Как можно устоять и не влюбиться в надежду?
– Любовь, которая целиком проистекает из надежды сделать что-то для твоего брата.
– Разве я могла бы – все эти недели, – если бы мои чувства к тебе не были истинными? Сам решай, верить или нет. Словами я тебя убедить не смогу.
