Мэр достал из кармана ключ, помедлил, затем посмотрел на лоснившегося от пота Доктора, который одарил его своей невозмутимой улыбкой.
Учитель лежал на матрасе, вытянувшись во весь рост и напоминая фигуру на надгробии в соборе. Можно было принять его за покойника. Доктор сразу заметил, что узник дышит, и жестом успокоил Мэра. Затем Учитель приподнялся, опершись на локти, и посмотрел на вошедших. Печальная улыбка тронула его губы.
– Ах, и вы здесь, Доктор! И вам не совестно?
Улыбка Доктора чуть изменила очертания, но не исчезла.
– Сейчас вам предстоит очная ставка с девочкой, – вмешался Мэр. – Следуйте за нами.
– Да. Покончим с этим.
Учитель поднялся с трудом. Ночь, проведенная в этом негостеприимном месте, лишенном минимальных удобств, словно превратила его в старика. Стараясь не касаться Мэра и Доктора, он больше ни разу на них не посмотрел. Доктор отметил, что от тела Учителя распространялся крепкий запах застарелого пота, какой бывает в больничных палатах с пациентами, страдающими от сильной лихорадки и проводящими бессонные ночи, ворочаясь между промокшими насквозь простынями.
Войдя в зал, Учитель улыбнулся Миле и поздоровался с ее отцом, назвав его по имени, но Меховой ему не ответил. Затем он поприветствовал Комиссара. Еще не будучи сломленным и виновным, когда садился на стул в зале заседаний, он был скорее человеком, испытавшим шок от случившегося, ослабевшим, но все-таки, вопреки всему, верившим в исход очной ставки и в истину, которую она поможет установить.
Комиссар ему кивнул, вслед за ним и Меховой, а девочка поздоровалась, назвав его «учитель», что доставило тому удовольствие. Он воспринял это как доказательство ее уважения, которое было бы невозможно, если бы то, в чем она его обвиняла, оказалось правдой. Но для любого другого это слово, произнесенное ребенком, и, главное, каким тоном, могло свидетельствовать совершенно о другом: о ее беспрекословном повиновении и той безраздельной власти, которую Учитель имел над девочкой и которая, возможно, позволяла ему требовать от Милы недопустимое и получать это.
Как вкратце пересказать то, что произошло дальше? Учитель пошел ко дну, и никому не пришлось ему в этом помогать: он отлично управился сам. И по мере того как почва уходила у него из-под ног, чем больше он осознавал, что угодил в отлично срежиссированную ловушку и что у него не было ни малейшего шанса на спасение, голос его становился все более жалостливым, слабым, дрожащим и невыразительным.
Свою партию девочка исполнила безупречно. Когда Комиссар попросил ее рассказать, как все произошло, она подчинилась, как примерная ученица, которой, в сущности, и была, и заговорила нежным тоненьким голоском. Начала она с того, что Учитель часто ее хвалил за отличные результаты в учебе. Перед всем классом он отмечал ее серьезность и способности, говоря, что она – образец для всех, очень одаренный ребенок, настоящее маленькое чудо, прибавляя к этому ее вежливость, прекрасные манеры, очарование и прелестную внешность.
Комиссар, прервав девочку, обратился к Учителю, прося его подтвердить сказанное ею. Тот подтвердил.
– И часто ли вам приходилось вот так расхваливать учеников перед всем классом?
Учитель сказал, что обычно он этого не делал, однако в данном случае он хотел подбодрить Милу, которая, несмотря на несомненные способности, все же жила в среде, где никто не мог ей помочь, что еще больше поднимало девочку в его глазах.
– А что вы можете сказать о ее среде? – поинтересовался Комиссар.
Взгляды присутствующих обратились к Меховому, который никак на это не отреагировал. Возможно, он даже и не понял, что речь шла о нем. Он сидел, уставившись в стол с идиотским видом. Чудовищный парик и глаза дикаря делали его похожим на экзотическое животное, только что сбежавшее из зверинца.
– Мне известно, что она живет вдвоем с отцом, который часто уходит в море, оставляя ее одну. Жизнь Милы не похожа на жизнь ее ровесников. У нее не было никакой поддержки, вот мне и хотелось быть с ней поласковее.
– Поласковее? – переспросил Комиссар, развязывая узел галстука, слишком туго затянутый и оставивший на его желтой шее красный след, словно его только что пытались задушить.
Учитель ничего не сказал. Комиссар велел ребенку продолжать.
– Иногда, когда Учитель проходил между партами, он останавливался возле меня и смотрел, что я пишу. Он наклонялся ко мне близко-близко. Часто я чувствовала его дыхание и запах одеколона. И тепло его тела. Он слишком близко ко мне подходил. Я не осмеливалась продолжать, боялась написать какую-нибудь глупость, пока он стоял рядом, боялась, что он это заметит. Но он ничего не говорил. Постояв так некоторое время, он иногда гладил меня по волосам или клал мне руку на плечо. От этого внутри у меня все замирало.
– Значит, он тебя касался?
– Да, касался.
– Что вы на это скажете, господин Учитель? Это правда?
Вся та мучительная работа, что происходила сейчас в голове Учителя, отражалась на его лице, постоянно менявшем выражение, в виде подергиваний, быстрых и беспорядочных, наподобие нервного тика. Ему уже было не тридцать лет. У него вообще больше не было возраста. Мало-помалу он примеривал облик жертвы.
– Я поступал с Милой точно так же, как и с другими учениками.
– Как и с другими?
– Да. А что, это запрещено?
– Ласкать детей?
– Вы называете это ласками, придавая этому слову порочный оттенок. Но речь идет о чисто дружеских жестах, простом желании подбодрить ребенка, показать ему свое расположение, если хотите. Мы ведь не роботы и имеем дело не с маленькими роботами.
– Скажи-ка, детка, – спросил Комиссар, – когда Учитель тебя трогал, что ты при этом чувствовала?
Ребенок ответил мгновенно, со скоростью, поразившей полицейского.
– Меня это очень смущало. Было стыдно. Очень неловко, но я не решалась об этом сказать.
– Продолжай.
– Однажды вечером он попросил меня задержаться после занятий. Все ушли, осталась только я. Накануне мы писали очень важную контрольную работу, и я не была уверена, что хорошо справилась, потому и волновалась. Учитель заговорил со мной об этой контрольной работе и о моих оценках за прошлый год. Он снова повторил, что гордится мной, что я очень хорошая ученица и смогу успешно продолжить учебу, что это мне позволит со временем найти достойную работу и покинуть остров. И он снова заговорил о прошедшей контрольной.
Девочка прервала свою речь. Она казалась растерянной и смущенной. Вдруг она повернулась к отцу, но тот продолжал сидеть с отсутствующим видом. Затем она посмотрела на Мэра, но он отвел взгляд, потом на Доктора, который так усердно обшаривал карманы, словно надеялся отыскать там что-то крайне важное. От Комиссара не укрылась возникшая заминка, и он вновь обратился к Учителю с вопросом: правда ли, что он говорил с девочкой об учебе и результатах контрольной, а также действительно ли оставил ее после уроков, в то время как остальные ученики разошлись.
