В головы поневоле закрадывалась мысль о трех трупах, сброшенных в нутро Бро. Невозможно было представить, что три тела, оказавшиеся на глубине десятков, если не сотен метров от поверхности земли, могли напитать весь остров своими миазмами, однако зловонный дух властно напоминал об их близком присутствии, словно говоря о гневе и негодовании мертвецов. Это осквернение воздуха было первым актом мести, преддверием новых неотвратимых несчастий: мертвые заставят живых заплатить за их безразличие. Они обошлись с останками своих собратьев, как с трупами животных, предпочли слову молчание и будут за это наказаны.
Комиссар не спешил с проведением дознания. Первый допрос обвиняемого произошел в понедельник во второй половине дня в душной атмосфере зала заседаний. Тяжелые шторы снова были задвинуты, во-первых, чтобы уберечься от толпы, которая уже начала собираться на площади, а во-вторых, чтобы хоть немного спастись от палящих лучей солнца, словно вознамерившегося довести остров и его обитателей до высшей точки кипения.
Мэр уже сидел на месте почти час, равно как и Доктор, которого тот попросил прийти пораньше. Комиссар вошел, разодетый, будто собирался присутствовать на свадьбе: в синем костюме в тонкую белую полоску, шелковой бежевой рубашке с красным галстуком и в лаковых штиблетах. Остатки редких волос полицейского были напомажены и зачесаны назад. Свежевыбритое лицо обрело свой естественный зеленоватый оттенок, свидетельствующий о сомнительном здоровье, однако на этот раз ни один из карманов не оттопыривала бутылка.
– Приветствую вас, господа! Час настал.
– Не лучше ли мне уйти? – поинтересовался Доктор, обтирая затылок грязным, но надушенным большим носовым платком.
– Не вздумайте, – ответил Комиссар, внимательным взглядом обшаривая каждую деталь зала. – Чем больше публики, тем веселее.
Затем, внезапно повернувшись к двум мужчинам, он с возбужденным блеском в глазах проговорил:
– Вы видели людей на площади? Обстановка, похоже, накаляется! Обожаю толпу, когда она заряжена электричеством и становится непредсказуемой. Тогда возможен любой сценарий. Идите, полюбуйтесь: это же хищники в яме, ждущие раздачи мяса. Каждый намерен не промахнуться и получить свое. Это просто великолепно!
Он отодвинул штору одного из окон, выходивших на площадь. Мэр неохотно встал, и Доктор последовал его примеру, с одной стороны, чтобы не оставлять приятеля в одиночестве, а с другой, потому что не хотел противоречить Комиссару, чей неуравновешенный темперамент внушал ему опасение. Все трое посмотрели на площадь.
– Ну, что скажете? Чем не театр?
Мэр не мог скрыть удивления. Доктор маскировал свое чувство за обычной улыбкой, но, судя по тому, как энергично вытирал пот со лба, и он был не на шутку встревожен. Прямо под ними по периметру площади растекалось темное пятно из сотен женщин, детей и мужчин, которые стояли, тесно прижавшись друг к другу, и вся эта компактная масса гудела, как пчелиный рой. Гипнотизирующая мелодия их голосов звучала подобно молитве – завораживающе, первобытно, с выраженными носовыми звуками; широкая и всеобъемлющая, она достигала ушей в виде жужжания, которое отзывалось дрожанием в каждой клеточке тела и в итоге проникало в мозг, вызывая в нем раздражение.
Вдруг, неизвестно почему, звуковая пелена разредилась, а потом и вовсе стихла, когда в конце площади, в противоположной стороне от здания мэрии, на улочке, огибавшей южный угол церкви, началось какое-то движение, разделившее толпу надвое. Она расступилась, словно ее прорезало лезвие скальпеля, и в тонком промежутке между половинами людской массы Доктор, Комиссар и Мэр увидели хрупкую фигурку Милы, одетую в белое, которая в сомкнутых руках держала большую свечу.
Почему свеча и кому пришла в голову эта идея?
Тем не менее и свеча, и белая одежда девочки произвели должный эффект. Толпа смолкла. Неподвижная, она созерцала ребенка, за которым следовал отец, Меховой, тоже сложивший руки. Он слегка покачивался, возможно, был пьян, даже наверняка пьян, в своем неизменном, сдвинутом набок медвежьем парике.
Когда Мила проходила, мужчины снимали фуражки, женщины крестились, а некоторые даже падали на колени. И все происходило стихийно, самопроизвольно. Корни этих странных проявлений толпы шли откуда-то изнутри, из глубоко потаенных, всегда теплившихся страхов перед священными знаками; из того, что в повседневной жизни отрицается, чем обычно пренебрегают. В нужный момент эти страхи оживают, поднимают голову, особенно когда сталкиваешься с тем, чего не понимаешь и перед чем бессилен.
Девочка медленно шла, глядя прямо перед собой, полная важности и достоинства, ни на ком не останавливая взгляда, будто видела вдали что-то, открытое ей одной, безразличная к обступившей ее толпе. Свечу она держала так, словно то была не свеча, а сам Младенец Христос. Вскоре Мила переступила порог мэрии, и Меховой вместе с ней. Дверь за ними закрылась. Толпа застыла в безмолвии.
– Потрясающе! – бросил Комиссар. – Ничего не скажешь, умеют люди развлекаться в вашей дыре!
XX
Спустя несколько секунд девочка и ее отец уже стояли в зале заседаний, принеся с собой запахи горячего воска и виноградной водки. Мила погасила свечу и теперь держала ее в одной руке. Мэр задвинул штору и указал на стулья. Девочка села. Меховой пристроился рядом с ней, зевнул и поправил парик. Комиссар взял инициативу в свои руки.
– Через несколько секунд сюда войдет Учитель. Я посажу его напротив тебя. Он будет на достаточном расстоянии и не сможет причинить тебе вреда. И все же довольно близко, чтобы ты могла хорошо видеть его, а он – тебя. Я сяду вот здесь. Нас много, и он не сможет тебе сделать ничего плохого, не бойся. Я буду задавать тебе вопросы и попрошу на них ответить, рассказать, как это происходило, как ты уже об этом рассказывала. Не исключено, что Учитель начнет повышать голос, возмущаться, угрожать тебе, возможно, умолять. Ты не должна реагировать на то, что он будет делать или говорить. Единственное, что от тебя требуется, это говорить правду. Тебе все понятно?
– Да. Говорить правду. Понятно.
– Отлично. Господин Мэр, будьте так любезны, сходите за подозреваемым.
Лицо Мэра отразило недоумение. Возможно, он рассчитывал, что Комиссар сам отправится в котельную, чтобы извлечь Учителя из его импровизированной тюрьмы? Он бросил умоляющий взгляд на Доктора, который перехватил Комиссар, обо всем догадавшийся.
– Можете взять сопровождающего, если хотите.
Никогда путь от зала заседаний до подвала не казался Доктору и Мэру таким долгим. А ведь здание мэрии, подобно остальным постройкам острова, имело карликовые пропорции. Но в тот день у мужчин создалось впечатление, что само пространство многократно расширилось, коридоры удлинились, точно были сделаны из мягкого эластичного материала, число ступенек на лестнице увеличилось, и спуск по ним превратился в вечность, что сам подвал, где был заперт Учитель, находился в центре Земли, где все зарождается и умирает, где возникают и обращаются в ничто все противоположности.
