«Вы прекрасно это сформулировали, ваша честь». – Она понимала, что магистрат давно уже превратился в настоящего судью, даже в прокурора.
«Итак, через какое-то время… а именно в 1959 году… ваш муж пришел к выводу – и вы, насколько я понял, полностью с ним согласились, – что было бы разумно, если бы он принял предложение некой строительной фирмы и на пятнадцать месяцев отправился работать в Центральную Америку, дабы иметь возможность откладывать большую часть своей зарплаты для …»
Ненна выразила горячий протест, заявив, что на самом деле никогда не считала это решение разумным, потому что в результате они, двое любящих людей, были вынуждены надолго расстаться, а это всегда неразумно; просто тогда они оба сошлись во мнении, что Панама и, в частности, город Давид – место совершенно неподходящее, чтобы тащить туда маленьких детей. Ее возражения прозвучали убедительно, и судья одобрительно склонил голову. Приободрившись, Ненна признала тот факт, что муж действительно доверил ей последние 2000 фунтов, а она на них купила плавучий дом, то есть вот эту баржу «Грейс».
«Ваши дети скучали по отцу?»
«Старшая скучала. А Тильда, похоже, нет. С другой стороны, никогда не поймешь, что у Тильды на уме; это знает только Марта».
«Благодарю вас, миссис Джеймс, но впредь мы бы предпочли, чтобы вы строго придерживались тех свидетельств, которые получены из первых рук… Вы, разумеется, писали мужу, желая объяснить, какие действия предприняли в его отсутствие?»
«Конечно. Я сразу же сообщила ему наш новый адрес. И, разумеется, я ему писала».
«Адрес, который вы ему сообщили, это 626 Чейн-Уок, Челси, Юго-запад 10?»
«Да, совершенно верно. Это адрес того офиса, который курирует наш причал. К ним приходит вся наша корреспонденция».
«…но вы тем самым создали у него впечатление – впрочем, так подумал бы и любой другой человек, не знакомый с этим районом, – что сумели по весьма разумной цене приобрести хорошо оборудованный дом или квартиру в Челси».
Употреблять выражение «хорошо оборудованный» было в данном случае совершенно нечестно, но с собственной защитой Ненна всегда запаздывала и опротестовать эти слова не сумела.
«Просто я не хотела его волновать. И потом, многие готовы что угодно отдать, лишь бы в таком месте поселиться».
«Вы говорите совсем не о том, миссис Джеймс…»
«Когда я послала фотографии плавучего дома в Канаду, сестре, она тоже нашла, что он выглядит очень красиво».
«То есть у вас к этой реке некое романтическое отношение?»
«Да, именно так!»
«И еще более романтичной она кажется тем, кто недостаточно хорошо ее знает, не так ли?»
«Я не могу ответить на этот вопрос».
«Возможно, эти люди знакомы с картинами Уистлера или с его словами о том, что, «когда вечерний туман окутывает берега реки дымкой поэзии, когда жалкие домишки как бы растворяются в неярких небесах, а высокие каминные трубы кажутся изящными башенками, пакгаузы – дворцами и весь город словно плывет в небесах, а перед нами открывается путь в волшебную страну… вот тогда путник и начинает спешить домой, а Природа, в кои-то веки запевшая в такт, поет самую изысканную свою песнь для одного лишь художника, ее сына и повелителя – сына, потому что он ее любит, а повелителя, потому что он ее понимает…» Мне снова зачесть вам эти показания, миссис Джеймс?»
Ненна промолчала.
«Уистлер, однако, жил в весьма комфортабельном доме, не так ли, миссис Джеймс?»
Но уступать Ненна не желала.
«К мелким трудностям быстро привыкаешь, ваша честь. И большинству они очень даже нравятся».
«Миссис Джеймс. Скажите, вашему мужу тоже очень понравился плавучий дом «Грейс», когда он вернулся на родину, надеясь воссоединиться с вами и детьми?»
«Верно ли, что многие плавучие дома, а точнее, вышедшие в тираж баржи, к каковым относится «Грейс», отличаются повышенной влажностью?»
«Миссис Джеймс. Вы любите мужа?»
«Миссис Джеймс. Жаловался ли ваш муж на то, что плавучий дом, именуемый «Грейс», нуждается в серьезном ремонте, не говоря уж о том, что там невероятно сыро? Жаловался ли он, что для вас обоих оказалось весьма сложно, а то и совсем невозможно, возобновить сколько-нибудь нормальные сексуальные отношения, поскольку ваша каюта служила чем-то вроде проходного двора, и через нее постоянно ходили обе ваши дочери, желавшие либо подняться, либо спуститься по трапу? Жаловался ли он, что над головой у вас кто-то постоянно топает, начиная с раннего утра, когда приходит молочник? Вы, конечно, скажете, что молочник давно отказался приносить вам молоко, но это лишь придаст весу моим, приведенным ранее, доказательствам того, что данное судно не только непригодно для проживания, но и небезопасно».
«Я люблю его, люблю страстно. Те пятнадцать месяцев и восемь дней, что он был в отъезде, стали самыми долгими в моей жизни. И я даже сейчас не могу поверить, что между нами все кончено. Вы спросите, почему же я к нему не съезжу? Ну, а почему он сам к нам не приезжает? Он ведь так и не подыскал никакого другого жилища, где мы могли бы жить все вместе. И снимает меблированную комнату где-то на северо-востоке Лондона».
«По адресу: 42 «би» Милвейн-стрит, Стоук Ньюингтон».
«Господи, да разве кто-нибудь слышал о таком месте?»
«Скажите, миссис Джеймс, вы предпринимали попытки съездить туда и повидаться с истцом? Должен еще раз напомнить, что для нас свидетельства из вторых рук абсолютно неприемлемы».
Ну вот, теперь все стало ясно. Она окончательно превратилась в ответчицу или скорее в обвиняемую, хотя, вообще-то, ей следовало бы с самого начала это понять.
«Повторяю свой вопрос. Вы бывали когда-нибудь на Милвейн-стрит, которая, насколько это известно всем нам, вполне подходит для проживания вас и ваших детей?
«Но ведь я прекрасно знаю, что это не так! Разве подобное место может быть подходящим для проживания?»
«Ваш муж проживает там один?»
«Да, я практически уверена в этом».
«Не с другой женщиной?»
«Он никогда ни о какой другой женщине не упоминал».
«В своих письмах?»
«Письма писать он никогда особенно не любил».
«Однако вы пишете ему каждый день. Не слишком ли это часто?»
«Возможно, я веду себя не совсем правильно. Но ведь все знают, как женщины любят писать письма!»
Она уже почти кричала, вызывая неодобрение и даже неприязнь членов суда.
«Я всего лишь хочу, чтобы он чуточку уступил! Чтобы похвалил меня за то, что я нашла такой дом, где мы можем жить все вместе!»
«Вы слишком зависимы от похвал, миссис Джеймс».
«Нет, ваша честь. Все дело в том, кто меня похвалил».
«Скажите, можно ли вас назвать «упрямой сукой»?» А вот это, пожалуй, заговорило уже ее собственное сознание. Раньше она никогда упрямством не отличалась, и, если честно, странно было бы объяснять именно им ее неуклюжие попытки сохранить «Грейс». В относительно спокойные периоды она и сама понимала, отчего Эдвард, по природе будучи великодушным и щедрым, все же не нашел в себе сил уступить. Впрочем, он вообще не привык ни в чем-то уступать, ни что-то отдавать. У них в семье, похоже, вообще не было принято обмениваться подарками – вещь для Ненны почти непостижимая, поскольку в ее детстве подарки составляли значительную часть жизни; подарки, извинения, прощения, утешения, примирения – любые знаки любви и внимания они каждый раз вручали друг другу в ярких красочных обертках. А вот Эдвард о подобных вещах понятия не имел и не знал, что столь простым образом можно выразить самые глубокие чувства. Ему, впрочем, и покупки-то не особенно удавались. Например, когда родилась Марта, до него внезапно дошло, что неплохо было бы принести жене цветы, однако он не учел тот простой факт, что если среди зимы покупаешь азалии, а потом еще довольно долго везешь их на автобусе и несешь по промерзшим улицам, то они попросту замерзнут и скукожатся раньше, чем ты доберешься до больницы.
