Постой.
Он не сцепил руки. Держит камень, кричит что-то этому чуваку, а тот стоит на коленях, словно заключенный с повязкой на глазах из видео, что они смотрели на истории, и мужик в шлеме сейчас снесет ему голову мечом.
Кайл, не надо, прошептала она.
Несколько месяцев потом ее по ночам мучил кошмар, в котором Кайл опускал камень. Она стояла на террасе, пыталась крикнуть, но ничего не получалось. Он с силой опускал камень. И тогда чувак лишался головы. От удара его голова в буквальном смысле растворялась. Потом тело падало, и Кайл поворачивался к ней с лицом мрачнее тучи: моя жизнь кончена. Я убил этого чувака.
Она иногда спрашивала себя, почему во сне мы не можем сделать самых простых вещей? Типа щенок скулит на битом стекле, ты хочешь его поднять, стряхнуть осколки с лапок, но не можешь, потому что балансируешь на шаре в собственной голове. Или ведешь машину, и тут старик на костылях, и ты вроде как спрашиваешь у мистера Фидера, инструктора по вождению, Мне сворачивать? И он типа кивает, Ну, наверное. А потом ты слышишь глухой удар, и мистер Фидер ставит тебе плохую отметку в журнале.
Иногда она просыпалась в слезах: ей снился Кайл. В последний раз во сне уже появились мама и папа, вроде говорили, Все было не так. Помнишь, Алли? Как это случилось? Скажи. Скажи вслух. Алли, ты можешь сказать маме и папе, как оно случилось на самом деле?
Я выбежала, ответила она. Я кричала.
Верно, сказал папа. Ты кричала. Кричала как резаная.
А что сделал Кайл? спросила мама.
Опустил камень, ответила она.
Плохое дело с вами случилось, ребятки, сказал папа. Но могло кончиться и хуже.
Гораздо хуже, сказала мама. Но из-за вас, ребятки, оно не случилось как хуже. Ты вела себя здорово, сказала мама.
Замечательно себя вела, сказал папа.
Палочки
Каждый вечер в День благодарения мы шли за папой, который тащил костюм Санта-Клауса к дороге и надевал его на что-то вроде распятия, которое он соорудил из металлического шеста на дворе. В неделю розыгрыша Суперкубка на шесте был свитер и шлем Рода, и Роду приходилось спрашивать разрешения у папы, если он хотел снять шлем. Четвертого июля шест превращался в дядю Сэма, в День ветерана – в солдата, на Хэллоуин – в призрака. Шест был единственной уступкой радости, какую делал папа. Нам позволялось брать по одной крайоле из коробочки. На Рождество папа накричал на Кимми за то, что она выкинула яблочную дольку. Когда мы наливали кетчуп, он вился над нами, говорил Хватит хватит хватит. На дни рождения у нас были кексы, но без мороженого. Когда я в первый раз пришел с девушкой, она сказала А что такое с твоим отцом и этим шестом? Я сидел и моргал.
Мы оставили дом, поженились, у нас родились дети, и мы и в себе нашли семена скаредности, которые стали давать пышные всходы. Папа начал облачать шест в более сложные одеяния, используя менее понятную логику. В День сурка он обматывал шест каким-то мехом и вытаскивал прожектор, чтобы была тень. Когда в Чили случилось землетрясение, он положил шест на землю и краской из баллончика нарисовал на земле трещину. Умерла мама, и он облачил шест в костюм Смерти, а на поперечине повесил фотографии мамы в детстве. Мы подходили и видели сложенные вокруг основания старые талисманы из его юности: армейские медали, театральные билеты, старые футболки, тюбики от маминой косметики. Как-то осенью он выкрасил шест в ярко-желтый цвет. А той зимой утеплил шест, обклеив кусками ваты, и добавил приплод, забив в землю по всему двору шесть палочек с перекладинами. Он натянул между шестом и палочками бечевки, привязал к ним письма с извинениями, признаниями ошибок, мольбами о понимании – все это было написано прыгающим почерком на каталожных карточках. Он нарисовал табличку со словом «ЛЮБОВЬ» и повесил ее на шест и еще одну со словом «ПРОЩЕНИЕ?», а потом он умер в коридоре с включенным радио, и мы продали дом молодой паре, которая вытащила шест из земли и в день вывоза мусора оставила его у дороги.
Щенок
Мари уже два раза обращала внимание на сверкание осеннего солнца над идеальным кукурузным полем, потому что сверкание осеннего солнца над идеальным кукурузным полем наводило ее на мысль о доме с привидениями – не о доме с привидениями, который видела на самом деле, а о мифическом, который иногда приходил ей в голову (с кладбищем по соседству и котом на заборе), если она видела сверкание осеннего солнца над идеальным и т. д., и т. д.; и она хотела выяснить, не приходил ли детям в голову такой же мифический дом с привидениями, который приходил им в голову каждый раз, когда они видели сверкание и т. д., и т. д., а если приходил, то он появится и теперь, и они смогут все вместе увидеть его как друзья, как друзья по колледжу, путешествующие без травки, ха-ха-ха!
Но нет. Когда она в третий раз сказала: «Ну-ка, ребятки, проверьте», Эбби сказала «Хорошо, ма, мы видим, это кукуруза», а Джош сказал: «Не сейчас, ма, я завожу тесто для хлеба», что ее вполне устроило; с этим у нее никаких проблем не возникало, «Благородный пекарь» был предпочтительнее «Наполнителя для бюстгальтера» – игры, которую он просил.
Ну кто мог сказать? Может быть, у них в головах и нет никаких мифологических сцен. А может быть, мифологические сцены в их головах совершенно не похожи на те, что в голове у нее. В этом-то и была красота, потому что в конечном счете они были самостоятельным маленьким народцем! А ты всего лишь прислугой. Они не обязаны чувствовать то же, что и ты; нужно поддерживать чувства, которые испытывают они.
Все-таки это кукурузное поле было ого какой классикой.
– Каждый раз, когда я вижу такое поле, – сказала она, – мне в голову почему-то приходит дом с привидениями!
– Нож-ломтерезка! Нож-ломтерезка! – прокричал Джош. – Ты, компьютер-нимрод
[15]! Я выбираю это!
Заговорив о Хэллоуине, она вспомнила прошлый год, когда их тележка для покупок наехала на кукурузный стебель и перевернулась. Боже мой, как они над этим смеялись. Семейный смех – чистое золото; у нее в детстве ничего такого не случалось, папа был такой мрачный, а мама стыдливая. Если бы у мамы с папой перевернулась тележка, папа в отчаянии пнул бы тележку, а мама поспешила бы куда подальше, чтобы поправить губную помаду, дистанцировалась бы от папы, а она, Мари, нервно засунула бы в рот своего жуткого пластикового солдатика, которого называла Брейди.
Ну, в этой-то семье смех поощрялся! Вчера вечером, когда Джош дразнил ее своим геймбоем, она выстрелила из тюбика зубной пастой на зеркало, и они чуть не померли от смеха, катались по полу с Гучи, а Джош сказал с такой тоской в голосе: «Ма, помнишь, когда Гучи был щенком?» И вот тогда Эбби расплакалась: ей всего пять, и она не помнит, когда Гучи был щенком.
Отсюда эта Семейная Миссия. А что Роберт? Боже, благослови Роберта! Вот человек. У него бы с этой Семейной Миссией никаких проблем не возникло. Ей нравилось, как он говорил «Хо ХО!» каждый раз, когда она приносила домой что-нибудь новое и неожиданное.
