– Ты думаешь, я должен знать, мальчик или девочка? – сказал Харрис. – Ребенок мой клепаный внучатка.
– Никакой он тебе не внучатка, – сказала мама. – А подарили мы лодку.
– Лодку можно подарить и мальчику, и девочке, – сказал Харрис. – Давай без предубеждений. Девочка может любить лодку. А мальчик – куклу. Или бюстгальтер.
– Мы подарили не куклу и не бюстгальтер, – сказала мама. – Мы подарили лодку.
Я спустился по лестнице, взял телефонную книгу. Рени и Райан жили на Линкольн-стрит. Линкольн, 27.
3
Линкольн, 27, – это в престижном районе в центре.
Смотрел на дом и глазам своим не верил. Не верил, глядя на башенки. Задняя калитка была из красного дерева и открывалась так гладко, словно на гидравлических петлях.
Не верил, глядя на двор.
Я присел в кустах близ занавешенной веранды. Внутри слышались голоса. Вроде Рени, Райан, родители Райана. У родителей Райана звучные/уверенные голоса, которые, казалось, выросли из предыдущих менее звучных/уверенных голосов под воздействием неожиданно свалившихся на голову денег.
– Можешь говорить о Лоне Брюстере что угодно, – сказал отец Райана. – Но Лон пришел мне на помощь и вытащил меня из Фелдспара, когда у меня была квартира.
– На этой сумасшедшей адской жаре, – сказала мать Райана.
– И ни одного слова недовольства, – сказал отец Райана. – Совершенно очаровательный человек.
– Почти такой же очаровательный – по крайней мере, ты сам так говорил, – как Флеминги.
– А Флеминги совершенно очаровательны, – сказал он.
– И сколько добрых дел делают! – сказала она. – Привезли сюда целый самолет детишек.
– Русских детишек, – сказал он. – С заячьей губой.
– Как только они прилетели, их разместили по разным операционным по всей стране, – сказала она. – И кто платил?
– Флеминги, – сказал он.
– А разве они не отложили деньги на колледж? – сказала она. – Для этих русских?
– Эти детишки из инвалидов в разрушающейся стране превратились в детей с будущим в величайшей стране мира, – сказал он. – И кто это сделал? Корпорация? Правительство?
– Частные лица, супружеская пара, – сказала она.
– Совершенно немыслимая пара, – сказал он.
Последовала долгая восторженная пауза.
– Хотя, если послушаешь, как резко он говорит с ней, ни за что такого не подумаешь, – сказала она.
– Ну, она с ним тоже бывает очень резка, – сказал он.
– Иногда он резок с ней, и она отвечает ему резкостью, – сказала она.
– Ну, это как что было сначала: курица или яйцо, – сказал он.
– Только тут речь о резкости, – сказала она.
– Как бы то ни было, но не любить Флемингов невозможно, – сказал он.
– Нам нужно к тому же стремиться, – сказала она. – Когда мы в последний раз спасли русского ребенка?
– Мы делаем что можем, – сказал он. – Мы не можем себе позволить привезти сюда группу русских детей, но я думаю, по своим ограниченным возможностям мы тоже немало делаем.
– Мы даже одного русского не можем привезти, – сказала она. – Даже канадский ребенок с заячьей губой – за пределами наших возможностей.
– Мы могли бы поехать туда на машине и взять одного, – сказал он. – Но что потом? За операцию мы не сможем заплатить, колледж нам не по карману. Так что ребенок будет просто сидеть не в Канаде, а здесь с той же губой.
– Дети, мы вам говорили? – сказала она. – Мы открываем пять новых магазинов. Пять магазинов в Трай-Сити
[30]. Каждый с фонтаном.
– Это здорово, мама, – сказал Райан.
– Просто замечательно, – сказала Рени.
– И, может быть, если в этих пяти дела пойдут хорошо, мы сможем открыть еще три-четыре магазина и тогда вернуться к вопросу о русской заячьей губе, – сказал отец Райана.
– Вы не устаете удивлять, – сказал Райан.
Рени вышла с ребенком.
– Я выйду с ребенком, – сказала она.
4
Роды не прошли бесследно. Рени казалась располневшей, не такой энергичной, как прежде. И еще она побледнела, словно кто-то прошел обесцвечивающим лучом по ее лицу и волосам.
Ребенок и в самом деле походил на эльфа.
Ребенок-эльф посмотрел на птицу, показал на птицу.
– Птица, – сказала Рени.
Ребенок-эльф посмотрел на их огромный бассейн.
– Для плавания, – сказала Рени. – Но еще рано. Пока рано, верно?
Ребенок-эльф посмотрел на небо.
– Облака, – сказала Рени. – Из облаков идет дождик.
Ребенок словно просил взглядом: Не тяни, расскажи мне, что это все такое, чтобы я мог его освоить, открыть здесь несколько магазинов.
Ребенок посмотрел на меня.
Рени чуть не уронила ребенка.
– Майк, Майки, срань небесная, – сказала она.
Потом словно что-то вспомнила и поспешила назад к двери веранды.
– Рай? – позвала она. – Рай-Царь? Можешь взять Марта-Сердечко?
Райан взял ребенка.
– Я тебя люблю, – услышал я его голос.
– А я тебя еще сильнее, – сказала она.
Потом вернулась без ребенка.
– Я его зову Рай-Царь, – сказала она, покраснев.
– Я слышал, – сказал я.
– Майки, – сказала она. – Ты и правда это сделал?
– Можно войти? – сказал я.
– Не сегодня, – сказала она. – Завтра. Нет, в четверг. Его родители уезжают в среду. Приходи в четверг, мы все это обсудим.
– Что обсудим? – сказал я.
– Можно ли тебе войти, – сказала она.
– Я не думал, что это вопрос, – сказал я.
– Ты это сделал? – спросила она. – Сделал это?
– Райан, похоже, хороший, – сказал я.
– Бог мой, – сказала она. – Он, без преувеличения, самый хороший человек из всех, кого я знаю.
– Когда не бьет, – сказал я.
– Когда что? – сказала она.
– Мама мне сказала, – сказал я.
– Что сказала? – сказала она. – Что Райан бьет? Бьет меня? Это мама так сказала?
– Не говори ей, что я сказал, – сказал я, немного волнуясь, как когда-то.
– Ма помешалась, – сказала она. – Ма съехала со своих долбаных катушек. Она так сказала? Ты знаешь, кого побьют? Ее и побьют. А кто? Я.
