Отец только закончил объяснять, как рассчитывать прибыль при полном шестинедельном сезоне хорошей погоды, когда заметил, что Джонатан задумчиво на него смотрит.
– Отец, можно кое о чем спросить?
– Конечно, Джонатан.
– Только… – замялся тот. – Это насчет секретов.
Тоттон уставился на него. Секретов? Значит, вопрос не имеет отношения к соли. Ничего общего с тем, чему он пытался научить мальчика последние полчаса. Воспринял ли хоть что-нибудь Джонатан? Его начала захлестывать печально знакомая волна разочарования и досады. Он постарался сдержаться и не выдать себя, попытался улыбнуться, но не смог.
– Что за секреты, Джонатан?
– Ну… примерно вот как. Если кто-нибудь говорит тебе что-то важное, но берет с тебя слово никому не рассказывать, потому что это секрет, а ты хочешь рассказать, потому что это может быть важно, должен ли ты сохранять секрет?
– Ты обещал сохранить секрет?
– Да.
– И речь идет о чем-то плохом? Преступном?
– Ну… – Джонатану пришлось подумать: так ли плох секрет, которым поделился с ним его друг Вилли Сигалл?
Он касался Алана Сигалла и его лодки. Секрет заключался в том, что она могла быть быстроходнее, чем думал Тоттон. А причиной было то, что Сигалл привык совершать кое-какие стремительные и незаконные путешествия.
Его грузом в этих случаях бывала шерсть. Несмотря на развивающуюся торговлю тканями, благополучие Англии и ее экспорт по-прежнему опирались на шерсть. Чтобы гарантировать поступление в казну прибыли от этих сделок, король, как и его предшественники, настоял, чтобы все они проходили через большой торговый порт Кале, где вся шерсть облагалась пошлиной. Когда монахи Бьюли пересылали за границу свои огромные партии шерсти – в основном через Саутгемптон и немного через Лимингтон – или Генри Тоттон закупал шерсть у сарумских купцов, вся она проходила через Кале и должным образом облагалась налогом.
Совершая свои незаконные рейды для других, не столь почтенных экспортеров, Сигалл делал это ночью, шныряя от берега к берегу и не платя пошлин, за что получал щедрое вознаграждение. Этим промыслом занималось все побережье. Он был незаконным, но в гавани каждый ребенок знал, что такое бывает.
– Кое у кого могут быть неприятности, – осторожно ответил Джонатан. – Но я не думаю, что дело очень плохое.
– Вроде браконьерства, – предположил отец.
– Вроде того.
– Если дал слово, держи, – сказал Тоттон. – Никто и никогда тебе не доверится, если ты его не сдержишь.
– Только… – Джонатан все же пребывал в неуверенности. – Как быть, если хочется рассказать, чтобы помочь им?
– Помочь им чем?
– Если у тебя есть друг и этим ты сбережешь его деньги.
– Нарушить слово и обмануть доверие? Разумеется, нет, Джонатан.
– Угу.
– Я ответил на твой вопрос?
– Думаю, да. – Но Джонатан продолжал немного хмуриться: он прикидывал, как бы предупредить отца, что тот проиграет пари.
Следующие две недели Алан Сигалл с трудом удерживался от смеха.
Весь Лимингтон делал ставки. В основном небольшие, по нескольку пенсов, но некоторые купцы поставили на гонку марку, а то и больше. Почему они спорили? Моряк полагал, что часто им попросту не хотелось оставаться в стороне. Одни считали, что суденышко Сигалла обгонит большее судно, так как переход короткий; другие делали тщательные расчеты, опиравшиеся на вероятную погоду. Третьи же доверялись солидности суждения Тоттона и шли по его стопам.
– Чем больше говорят, тем меньше знают, – сказал Сигалл сыну. – А толком никто не знает вообще ничего.
Еще предпринимались попытки подкупа. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не пожаловал к моряку с предложением:
– Алан, я поставил на твою лодку полмарки. Получишь из нее шиллинг, если победишь.
Интереснее бывало, когда ему предлагали деньги за проигрыш.
– Я не знаком с саутгемптонцами, – откровенно заявил ему один купец. – И кроме того, единственный способ не сомневаться в результате – получить от вас обещание проиграть.
– Забавно, – заметил Сигалл Вилли. – Все эти люди накатывают, как волны, и остается лишь плыть по ним. Дело обстоит так: если я выиграю, мне заплатят, и если проиграю – тоже заплатят. – Он усмехнулся. – Разницы никакой, понимаешь? Запомни это, сынок, – добавил он серьезно. – Пусть спорят. Надо просто молчать и брать деньги.
Большее впечатление произвел Баррард. В конце первой недели он сказал Алану:
– Я увлекся. Две марки.
– Он тупой? – спросил Вилли.
– Нет, сынок. Он не тупой. Просто богат.
Тем временем Тоттон оставался, как обычно, спокойным. Сигалл отнесся к этому с уважением.
– Мне он не нравится, сынок, – признался Сигалл. – Но он знает, когда нужно держать рот на замке.
– Значит, пап, ты собираешься выиграть? – спросил Вилли.
Порой отец бесил его, вместо ответа мурлыча под нос моряцкую песенку.
Однако Вилли повезло больше, когда он спросил, нельзя ли и ему участвовать в гонке, а отец, помедлив и весело глядя на него, к его великому изумлению, согласился.
Это был нешуточный подарок. Вилли растрезвонил об этом всем друзьям, которые ему должным образом позавидовали. Джонатан сделал большие глаза и впоследствии каждый день спрашивал:
– Ты и правда пойдешь с отцом? Я знаю, – добавлял он доверительно, – что вы собираетесь победить.
Это было для Вилли сущим блаженством.
Но собирался ли его отец побеждать? Той ночью в Бистерне Вилли похвастался Джонатану, что да, и всяко не собирался брать эти слова назад. Но он хотел знать об истинных намерениях отца.
Суть дела была в том, что Алан Сигалл и сам не знал. Конечно, он вовсе не собирался разглашать скорость судна. Будь та необходима для победы, он преспокойно бы проиграл. Но в море ничего не знаешь наверняка. С другим судном может что-то случиться. Решат само море, случай и его личная свободная воля. Ничто на свете его не заботило вплоть до одного вечера за три дня до гонки.
Он понял, что дело неладно, сразу, как только увидел юного Вилли, но даже при этом вопрос мальчика застал его совершенно врасплох:
– Пап, а можно взять нам Джонатана на гонку?
Джонатана? Джонатана Тоттона? Когда его отец ставит на другое судно? Моряк изумленно взглянул на сына.
– Если ему отец разрешит, – уточнил Вилли.
Чему, разумеется, не бывать, подумал Алан.
– Я сказал, что, наверное, ты можешь ему разрешить. Он не тяжелый, – пояснил Вилли.
– Так пусть тогда садится на другую лодку.
– Он не хочет. Ему охота со мной. И все равно…
