Ночь была особенным временем для брата Адама. Она всегда приносила ему утешение. Порой он сожалел о том, чего лишился ради духовной жизни, или тосковал по более крепким умам, с которыми познакомился в Оксфорде. И разумеется, бывали случаи, когда он проклинал колокол, гудевший посреди ночи, а все надевали войлочные шлепанцы и спускались по холодным каменным ступеням в полутемную церковь. Но даже тогда, распевая при свете свечей псалмы и зная, что огромная звездная вселенная бдительно нависла над монастырем, Адам, казалось, осязаемо чувствовал присутствие Бога. И жизнь в непрерывной молитве, рассуждал он, возводит защитную стену, столь же прочную, как и монастырская, создавая в человеке тихое пространство, где можно различить беззвучный голос вселенной. Поэтому брат Адам много лет прожил за своими молитвенными стенами и ночью ощущал присутствие Бога.
В последнее время утренние часы доставляли ему особое удовольствие. Несколько месяцев назад, испытав потребность в созерцательных размышлениях, он попросил аббата временно облегчить его обязанности, и просьба была удовлетворена. После заутрени и завтрака, который монахи вкушали в своей трапезной – frater, а послушники – в отдельном domus, он, обычно в одиночестве, отправлялся на прогулку.
Нынешнее утро было восхитительным. Осенний туман накрыл реку. На другом берегу золотилась дубовая листва. Лебеди выплывали из тумана, словно чудесным образом рожденные водной гладью. И брат Адам, возвращаясь, был все еще столь околдован этой картиной Божественного творения, что не заметил женщину, пока не подошел к толпе бедняков, ожидавших у ворот аббатства ежедневной милостыни.
Женщина была довольно мила на вид: широколицая, синеглазая, кельтских кровей и умная, как он предположил. Очевидно, из лесных жителей. Видел ли он ее раньше? Она, похоже, надеялась с кем-нибудь поговорить, хотя глаза ее следили за ним настороженно. Красивые глаза.
– Да, дитя мое?
– О брат, говорят, что убили брата Мэтью. Мой муж работает на аббатство во время жатвы. Брат Мэтью всегда был так добр. Мы хотим знать… – Она умолкла, но вид у нее был встревоженный.
Брат Адам нахмурился. Наверное, весь Нью-Форест уже что-то прознал о вчерашнем событии. Аббатство время от времени предоставляло работу не только послушникам, но и многим жителям Королевского леса. Не приходилось сомневаться, что доброго брата Мэтью очень любили. Хмурая гримаса была вызвана лишь тем, что воспоминание о происшествии покусилось на душевный мир монаха. До чего же эгоистично с его стороны! Тогда он улыбнулся:
– Брат Мэтью жив, дитя.
Первые сообщения о случившемся были, как водится, искажены. Брат Мэтью получил весьма сильный удар и потерял много крови, но был, слава Богу, жив, лежал в аббатском лазарете и уже съел немного похлебки.
Ее облегчение было столь очевидным, что брат Адам растрогался. Какая благость в том, что эта крестьянка так печется о монахе!
– А что с теми, кто это сделал?
А! Он понял. Религиозные общины были известны тем, что защищали своих от правосудия, и это вызывало негодование. Что же, на этот счет он ее утешит.
Аббат пребывал в бешенстве. Похожий инцидент имел место лет пятнадцать тому назад: огромный отряд браконьеров и сильное подозрение, что в их деле участвовал послушник с одной из ферм. В сочетании со скверным отчетом приора о Люке это решило дело.
– Ударивший его послушник не получит от аббатства защиты, – заверил женщину брат Адам. – С ним разберутся суды Нью-Фореста.
Она молча кивнула, затем задумчиво посмотрела.
– И все-таки мог ли это быть несчастный случай? – спросила она. – Если послушник покается, будет ли проявлено милосердие?
– Ты права, что осторожна в суждениях, – ответил он. – А милосердие есть Божья благодать.
Какая славная женщина! Боялась за монаха, но сострадала напавшему.
– Но все мы должны принимать подобающее наказание за наши грехи. – Он посмотрел сурово. – Известно ли тебе, что этот малый бежал? – (Она вроде бы покачала головой.) – Его поймают. – Сегодня же утром аббат уведомил о случившемся хранителя Королевского леса. – Полагаю, будут искать с собаками.
Любезно кивнув, брат Адам покинул ее. И несчастная Мэри с колотящимся сердцем пробежала весь путь через пустошь до места, где прошлой ночью спрятала своего брата Люка.
Том Фурзи сжал кулаки. Сейчас они получат, что им причитается. Он уже слышал далекий лай собак. Том был неплохим человеком, но в последнее время с ним происходили нехорошие вещи. Иногда он не знал, что и думать.
Прайды всегда считали его туповатым, он это знал, но раньше между ними царили дружба и непринужденные отношения. Все они были частью Фореста: одной, так сказать, семьей. Но этот пони стал потрясением. Если Джон Прайд смог запросто, без особого спроса и извинений, забрать жеребенка, рожденного его, Тома Фурзи, кобылой, то что это за шурин? «Он презирает меня, – подумал Том, – и мне теперь это ясно».
В первый день он не мог до конца поверить в случившееся даже при виде жеребенка в загоне Прайда. Затем, когда он достаточно жестко спросил Прайда, тот просто высмеял его.
И тогда Том назвал его вором. Перед людьми. Что, разве не так? А после события покатились, как снежный ком.
Но Мэри – совсем другое дело. В первый же день после того, как узнала о случившемся между ним и ее братом, она как ни в чем не бывало отправилась к Прайдам. «Ты потребовала, чтобы он вернул пони?» – разбушевался муж. Но она лишь с недоумением посмотрела. Даже не думала об этом. «Тогда на чьей же ты стороне?» – взревел он. Факт заключался в том, что после многих лет брака Мэри не принимала его в расчет. Такова была мучительная правда. «Бедный старина Том, полезный муж для Мэри – вот все, чем я являюсь для Прайдов», – рассудил он.
Но что бы Мэри о нем ни думала, ей полагалось уважать его как главу семейства. Какой пример будет детям, если она покажет всему Нью-Форесту, как мало он для нее значит? Том не собирался выставлять себя дураком. Он твердо настоял на своем, запретив ей навещать Джона Прайда. Разве не справедливо? Его сестра сказала, что вполне. Так же сочли и многие другие. Не все лесные жители так уж любили Прайдов с их заносчивыми манерами.
Хотя было тяжко изо дня в день отмечать охлаждение к нему жены.
Что ж, нынче Прайдов поставят на место. А после этого… Он точно не знал, что будет дальше. Но так или иначе, что-нибудь будет.
Его разум переполняли эти мысли, когда он заметил почти в миле от места, где находился, Пакла, который ехал на нью-форестском пони. Похоже, он что-то волочил за собой.
Всадников было десять. Собаки захлебывались лаем. Приор дал им понюхать постельное белье Люка, и они шли по запаху от самой фермы. Вел их лично хранитель Королевского леса. Двое других были лесничими-джентльменами, еще двое – помощниками лесничего, остальные – слугами.
Нью-Форест с самого начала неизменно делился на административные зоны, известные как бейливики, и каждой управлял лесничий, обычно происходивший из джентри. На западной стороне находились бейливики Годсхилл, Линвуд и Берли. Большой участок, расположенный сразу к западу от центра, знали как бейливик Батрамсли. Однако недавно самый крупный из всех, центральный королевский бейливик Линдхерст, достигавший прямо через пустошь аббатства Бьюли, был разделен, и деревня Оукли, где жили Прайды и Фурзи, оказалась в южном секторе. Всем этим правил хранитель леса, друг короля, чей управляющий ежедневно надзирал за Нью-Форестом.
