– Зачем, – спросил он у новиция, – люди приходят жить в монастырь?
– Чтобы служить Богу, брат Адам.
– Но почему в монастыре?
– Чтобы бежать от грешного мира.
– А-а, вот оно как. – Брат Адам окинул взором территорию аббатства. – Безопасная гавань. Вроде Эдемского сада?
В каком-то смысле так и было. Монахи выбрали восхитительное место.
Параллельно большому рукаву пролива Солент, находившегося к востоку от Нью-Фореста, бежала речушка, образовывавшая собственный рукав длиной мили в три. У его истоков, где король Иоанн поставил скромный охотничий домик, монахи соорудили свою огромную, обнесенную стеной обитель по образу и подобию отчего дома ордена в Бургундии. Над всем этим господствовала церковь – большое строение в раннем готическом стиле с низкой квадратной башней над центральным средокрестием. Простое, но красивое здание было выстроено из камня. В Нью-Форесте камня не было; часть его доставили через пролив Солент с острова Уайт, часть, как и для лондонского Тауэра, – из Нормандии; колонны же были сделаны из того же темного пурбекского мрамора с южного побережья, что использовался для огромного нового собора в Саруме. Монахи особенно гордились полом, выложенным декоративной плиткой, которую они прилежно изготовили сами. К церкви примыкала крытая аркада; на ее южной стороне находились разнообразные помещения для монахов, а вдоль всей западной тянулся громадный, похожий на амбар domus conversorum – дом, где ели и спали послушники.
Внутри стен обители располагались также дом аббата и многочисленные мастерские; там была пара рыбных прудов и у ворот – сторожка, где кормили бедных. Приступили к строительству и внутренней сторожки – более величественной.
За пределами монастыря на небольшой речке стояла маленькая мельница. Над мельничным лотком – большой пруд, окруженный серебристым тростником. За всем этим дальше, на западной стороне, поля образовывали невысокий холм, с которого открывался великолепный вид; на севере преобладали вереск и лес, а на юге – плодородная болотистая земля, которую монахи уже частично осушили под несколько отличных ферм и которая простиралась вниз до Солента с продолговатым горбом острова Уайт непосредственно сзади, подобного дружелюбному стражу. Все угодья, лес, открытая пустошь и сельскохозяйственные земли раскинулись примерно на восемь тысяч акров, а поскольку граница была обозначена рукотворным рвом и изгородью, монахи именовали Большой монастырской территорией не обнесенное стенами аббатство, а все имение, занимавшее восемь тысяч акров.
По-латыни аббатство называлось Bellus Locus – «красивое место»; на нормандском французском – Beau Lieu – Болье. Но лесные жители не знали французского, а потому произносили название как «Були» или «Бьюли». И вскоре так же начали называть свое аббатство сами монахи. Большая территория Бьюли, будучи богатой и безмятежной гаванью, вполне могла быть ошибочно принята за Эдемский сад.
– Здесь, разумеется, безопасно, – любезно заметил брат Адам. – Мы одеты и сыты. У нас мало забот. Так скажи мне, – вдруг развернулся он к новицию, – теперь, когда ты имел возможность наблюдать за нами несколько месяцев, какое качество ты считаешь для монаха важнейшим?
– Думаю, желание служить Богу, – ответил юноша. – Великую религиозную страсть.
– В самом деле? О дорогой мой, я с этим не согласен.
– Не согласен? – Было видно, что мальчишка в недоумении.
– Позволь мне кое-что сказать, – бодро принялся объяснять брат Адам. – В первый день, когда ты перейдешь из послушничества в монашество, ты займешь место самого младшего среди нас – за тем монахом, который прибыл непосредственно перед тобой. Со временем появится еще один новый монах, который займет положение ниже тебя. За каждой трапезой и на каждой службе ты будешь всегда сидеть между этими двумя монахами – каждый день, каждую ночь, из года в год, и, если кто-нибудь из вас не уйдет в другой монастырь или не станет аббатом или приором, вы будете вместе всю оставшуюся жизнь. Подумай об этом. У одного твоего товарища есть неприятная привычка чесаться, или он фальшивит, когда поет; у второго все валится изо рта, когда он ест, вдобавок у него зловонное дыхание. И вот они рядом, по бокам от тебя. Навсегда. – Он сделал паузу и одарил новообращенного сияющей улыбкой. – Такова монастырская жизнь, – заметил он дружески.
– Но монахи живут ради Бога, – воспротивился новиций.
– И также являются обычными людьми – не больше и не меньше, – мягко добавил брат Адам. – Именно поэтому мы нуждаемся в Божьей благодати.
– Я думал, – честно признался новиций, – что ты собираешься обнадежить меня побольше.
– Знаю. – (Юноша молчал; ему было всего двадцать.) – Важнейшие качества для монаха, – продолжил брат Адам, – это терпимость и чувство юмора. – Он внимательно посмотрел на парня. – Но то и другое – Божий дар, – добавил он в утешение.
За последним этапом этой беседы молча наблюдал аббат. Вообще говоря, аббат намеревался присоединиться к ним, поскольку ему всегда нравилось общество брата Адама, и был втайне раздосадован, так как, едва он вышел, к нему подошел приор. Впрочем, любезности должны быть соблюдены. Пока приор что-то бубнил, аббат время от времени награждал его унылым взглядом.
Джон Гроклтонский был приором уже год. Как большинство людей его типа, он направлялся в никуда.
Должность приора в монастыре не лишена почета. В конце концов, это монах, которого аббат избрал своим заместителем. Но это все. Если аббат в отлучке, приор принимает на себя руководство, но только в делах обыденных. Все важные решения, даже распределение работ среди монахов, должны быть отложены до возвращения аббата. Приор – рабочая лошадь, аббат – вожак. Аббаты обладают харизмой, их заместители – нет. Аббаты решают проблемы, приоры докладывают о них. Приоры редко становятся аббатами.
Джон Гроклтонский. Если правильно выражаться, то он был просто брат Джон, но по какой-то причине к этому неизменно цеплялось изначальное имя Гроклтон. Да и где находился этот Гроклтон, дьявол его побери?! Аббат не мог вспомнить. Наверное, на севере. На самом деле аббату было все равно. Приор Джон Гроклтонский был личностью не особо приятной. Должно быть, некогда он был высоким, пока искривление хребта не вынудило его сгорбиться. Его редкие темные волосы когда-то были густы. Но несмотря на это, в приоре еще оставался изрядный запас жизненных сил. «Меня уж точно переживет», – подумал аббат.
Все бы ничего, но вот руки приора… Аббату они всегда представлялись клешнями. Это просто руки, поправил он себя. Возможно, чересчур костлявые, чересчур скрюченные. Но не хуже любой другой пары рук, принадлежащих Божьей твари. С той оговоркой, что и впрямь смахивали на клешни.
– Мне отрадно видеть, что наш юный новиций ищет наставления у брата Адама, – заметил аббат приору. – Beatus vir, qui non sequitur…
Псалом первый: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых…» Стих первый.
– Sed in lege Domine… – пробормотал приор.
