– Это и был несчастный случай?
– Как знать? Такое бывает.
Она прикинула, говорит ли он правду, и поняла, что не знает. Осознала и то, что это не важно. Что важнее: скрытая истина или череда мимолетных видений? Или то, что люди предпочитают говорить, или то, чему предпочитают верить?
– Боюсь, моя бедная маленькая кузина, сейчас я мало чем могу быть тебе полезен. Я действительно нашел тебе подходящую пару, но какое-то время никто не захочет союза с моей несчастной родственницей. И ты, конечно, не можешь теперь отправиться со мной в Нормандию. Как же быть?
– Сперва я вернусь к Коле, – ответила она. – Потом поглядим. Мне сказали, – улыбнулась она, – что я буду бесконечно счастлива.
– Ты малость не в себе, – отозвался он, – но я начинаю тебя любить.
Тут они достигли вершины небольшого холма. Закат над долиной Эйвона теперь открылся им во всей красе: безбрежное багровое свечение на горизонте. И тогда Адела обернулась взглянуть на лиловый вереск пустоши, который вдруг преобразился в бескрайний великолепный костер, так что ей показалось, будто весь нижний уровень Королевского леса источает лаву, подобно потаенному вулкану.
Затем они с Тиреллом продолжили путь, а когда различили темнеющую реку и просторные луга за водопоем, Адела повернула на север, предоставив кузену бежать на запад.
Руфуса убила одна-единственная стрела. Рыжеголовый монарх умер мгновенно. Его спутники спешно устроили совет. После недолгих уговоров именно тихий, задумчивый младший брат Генрих объявил:
– Мы должны немедленно ехать в Винчестер.
Там находилась казна.
Поистине удачей стало то – несомненно, благодаря расторопности Колы, – что рядом оказался Пакл со своей повозкой. Труп короля завернули, положили в нее, и все направились в древнюю столицу, то есть все, кроме Колы, который, сделав свое дело, неспешно вернулся домой.
Он достиг своего поместья спустя какое-то время после наступления темноты, в тот самый миг, когда в большом особняке на западе была разбужена спавшая после поездки верхом леди Мод, которой сообщили, что ее муж, поехавший в Королевский лес, свалился с коня, сломал себе шею о штабель бревен и скончался. Той ночью леди Мод не сомкнула глаз.
Той теплой летней ночью в глубинах леса отдыхали еще одна мать и дитя: светлая олениха и ее детеныш успокоились после событий дня. Светлая олениха, заслышав невдалеке всадников, приняла их за охотников, но потом, поскольку больше ничего не происходило, вновь улеглась со своим отпрыском. Она жила в области леса, далеко отстоявшей от той, где шла роковая охота короля Руфуса. Поэтому невозможно было сказать, кого видела, пересекая пустошь, Адела – другую светлую олениху, или то была всего лишь игра света, или что-то иное послужило причиной ее ошибки.
Никто не мог с уверенностью судить и о том, что в действительности произошло в Королевском лесу в тот странный и колдовской день. Охотники, спутники короля, были известны всем. Сказали, что Тирелл прицелился в оленя, промахнулся и поразил короля. Никто не утверждал, что он сделал это умышленно, разве лишь очень немногие, так как не было и никакой очевидной причины для такого поступка.
Кому была выгодна его смерть? Ни брату Роберту, как выяснилось, ни семейству Клэр, насколько это было известно. Но его младший брат – лояльный, тихий Генрих – к рассвету завладел винчестерской казной, а через два дня был коронован в Лондоне. Со временем он отобрал у Роберта Нормандию – в точности так, как планировал Руфус. Но если он приложил руку к смерти Руфуса – а многие шептали, что иначе и быть не могло, – то никаких доказательств этого не сохранилось.
Нью-Форест и вправду столь ревностно хранил свою тайну, что позабылось даже место, где это произошло. Веками позже его отметили памятным камнем, причем в совершенно другой части леса.
Впрочем, был еще человек, которому эта загадка пошла на пользу. Через несколько дней после события Кола случайно встретился с Годвином Прайдом, который учтиво подошел, чтобы переговорить о личном. Похоже, заверил он удивленного охотника, что у него, говоря откровенно, есть основания считать себя имеющим право на большой загон – много больший, чем тот, что он соорудил незаконно рядом со своим скромным участком.
– Да чем же ты это докажешь? – поинтересовался Кола.
– Думаю, вы будете удовлетворены, – осторожно ответил Прайд. – А если будете удовлетворены вы, то и я буду удовлетворен.
– В смысле?
– На днях мне случилось ехать дорогой на Трухэм.
– Да ну?
– Да. Занятно, что случается увидеть порой.
– Занятно? – Теперь Кола насторожился. Чрезвычайно. – Будь добр сказать, что же ты увидел?
– Не обязан ни с кем делиться.
– Это опасно.
– Не удивлен.
– Ладно, я понятия не имею, что ты там якобы увидел. – Кола задумчиво посмотрел на него. – Да и вряд ли хочу знать.
– Нет. Сомневаюсь, что хотите.
– Болтовня может быть опасна.
– Улавливаете, что я имею в виду насчет этого загона?
– Улавливаю? Я вряд ли улавливаю лучше, чем ты, Годвин Прайд.
– Тогда все в порядке, – бодро сказал Прайд и пошел прочь.
И когда следующим летом близ фермы Прайда на краю пустоши появился отличный новый загон, занявший чуть ли не акр, с небольшим валом, рвом и оградой, то ни Кола, ни его старший сын, ни младший сын Эдгар, ни жена Эдгара Адела, получившая от Тирелла из Нормандии скромное приданое, ни кто-либо из королевских лесничих как будто ничего не заметил.
Ибо именно так устроена в Нью-Форесте жизнь.
Бьюли
1294 год
Пригнувшись, он бежал по краю поля вдоль живой изгороди. Он задыхался, лицо покраснело от бега. Он все еще слышал гневные крики, летевшие с оставшейся позади фермы.
Его заляпанная грязью ряса выдавала в нем принадлежность к монастырю, но в густой шевелюре не была выбрита тонзура. Стало быть, послушник.
Он достиг угла поля и оглянулся. Никого. Пока. Laudate Dominum! Слава Богу!
В поле было полно овец. Однако на следующем пасся бык. И ладно. Поддернув рясу, он перебросил длинные ноги через брус.
Бык находился невдалеке. Бурый косматый, он смахивал на небольшой стог сена. Красные глазки взирали на послушника из-под челки между длинными кривыми рогами. Тот чуть не поднял руку, чтобы благословить его крестным знамением, но передумал.
«Tauri Basan cingunt me… Быки Башана меня окружили»: латинская версия двадцать первого псалма. Он пел эти слова только на прошлой неделе. Добрый монах объяснил ему смысл. «Domine, ad juvandum me festina. Господи, поспеши на помощь мне».
Косясь на быка, он побежал по краю поля так быстро, как только мог.
