Идея мистера Эйра организовать в галерее на Риджент-стрит выставку изобразительного искусства, посвященного Нью-Форесту, была, без сомнения, очень удачной, и та удостоилась благосклонного внимания прессы. В Британии всегда любили изображения животных и природы, а поскольку королева Виктория ввела в такую моду пейзажи девственной Шотландии, почти любая картина, на которой присутствовал вереск или олень, немедленно оказывалась в большой цене.
И потому, старательно сохраняя благородное достоинство, полковник позволил проводить себя внутрь.
В галерее уже собралась толпа. К счастью, как обнаружил Альбион, в основном не художники, а вполне почтенные люди. Вскоре он уже вступил в благопристойную беседу с отставным адмиралом из Лимингтона, с которым в прошлом году подстрелил много уток. И находился в весьма хорошем настроении, когда взгляд его пал на небольшой пейзаж – вид на церковь в Минстеде, освещенную заходящим солнцем, из замка Мелвуд.
– Замечательная вещица! – заметил он. – У меня есть точно такая. Не знаю художника.
Не знал и адмирал. Но тут к ним подошел лорд Генри, глянул на картину и недоуменно посмотрел на Альбиона.
– Мой дорогой друг, – добродушно сказал он, – вы правы, что хвалите ее, она действительно хороша и написана замечательным художником. Это работа Минимуса Фурзи.
Акт о Нью-Форесте 1877 года был призван установить его границы на поколения вперед. Положения Акта, сопровождавшие доклад комитета У. Г. Смита, едва ли могли быть более убедительными для коммонеров. Лесной комиссии запретили дальнейшие огораживания. Ее обязали охранять и не трогать древние деревья Королевского леса. Коммонерам разрешили круглогодично пасти там скот за традиционную плату.
Но настоящий удар нанесли высказывания У. Г. Смита о самой комиссии.
В старинный институт смотрителей леса, управлявших средневековым Нью-Форестом через лесные суды, вдохнули новую жизнь в новой форме. Главный смотритель назначался Короной; ему в подчинение придавались шесть местных землевладельцев, которых выбирали коммонеры и прихожане Нью-Фореста. Им предстояло править последним. Отныне именно они должны были заниматься местным законодательством, надзирать за выпасом скота, собирать пошлины, вершить суд и в первую очередь защищать интересы коммонеров. Если Лесная комиссия причинит Нью-Форесту ущерб, ей придется отвечать перед этими смотрителями. Все радикально переменилось. Лесную комиссию, так сказать, огородили в ее собственных огороженных землях.
Мистер Камбербетч, услышав эти новости, покинул Королевский лес, чтобы никогда не возвращаться.
На торжестве, устроенном лордом Генри в Бьюли, полковник Альбион пусть неуверенно, но с серьезным видом пожал руку своему зятю Минимусу и объявил:
– Мы победили.
1925 год
Разговорила старика жена Джека Салли, невестка Джорджа Прайда. Тот был все тем же сухопарым, с прямой спиной. Таким она знала его всю жизнь, но теперь Джорджу исполнилось уже восемьдесят три года.
– Кто вспомнит все это, когда вас не станет? – внушила ему она.
Салли была родом из Минстеда. Она выучилась на сестру милосердия и была мастерица записывать. И вот весной 1925 года Джордж Прайд ежедневно садился в любимое деревянное кресло у себя в домике в Оукли и говорил час-другой, пока не уставал.
Салли поразилась, как же быстро закончились специально купленные тетради, а ведь Джордж только начал рассказывать. Она уже исписала две штуки, когда на пятый день старик дошел до темы, которая ее по-настоящему интересовала.
– Твой Джек родился у нас последним, – приступил он к рассказу. – Наверное, мы знали, что так и окажется. Это было летом тысяча восемьсот восьмидесятого. А через три дня, – улыбнулся он, – меня вызвали в Линдхерст. Королевский дом в Линдхерсте, расположенный по соседству с судом смотрителей леса, – довольно внушительное здание, и я, как ты понимаешь, малость нервничал в те немногие разы, когда там бывал, а тут мне впервые выпал случай увидеться с новым окружным инспектором, который сменил Камбербетча. Но что бы о нем ни говорили, мистер Ласеллс был джентльмен. Высокий, спортивный, исключительно вежливый. Он посмотрел на меня, словно оценивал, и сказал:
«Я слышал о вас решительно все, Прайд. И хорошее и дурное. – На этих словах он улыбнулся. – Мой предшественник вас уволил. Не хотите вернуться?»
Сама понимаешь, я испытал чуть ли не шок. Но я решил, что лучше быть осторожнее, и спросил:
«Сэр, можно дать ответ в понедельник?»
Была пятница. И он сказал:
«Да, можно».
Так что я ушел.
Первое, что я сделал, – отправился в Альбион-Парк к полковнику. В конце концов, тогда я работал на него и он сделал для меня все возможное. К тому же он был смотрителем леса при новом суде. И я сказал ему:
«Мистер Ласеллс только что предложил мне вернуться в Лесную комиссию».
«Неужели? – отозвался полковник. – Приходите вечером в воскресенье, и мы это обсудим».
Тогда-то он и предложил мне работу агистера.
Эта работа во многом была той же, что и теперь. Отвечаешь за весь скот в своей части Нью-Фореста. В основном приходится разъезжать верхом, присматривать за коровами и пони. Иногда – помогать в сборе пошлин и выдаче лицензий. Платили лучше, чем на другой работе: шестьдесят фунтов в год. Пришлось подыскивать себе дом. «Но я помогу вам купить», – пообещал полковник.
Однако в первую очередь это был выбор. Я мог работать либо на смотрителей леса, либо на Лесную комиссию. В Нью-Форесте это были разные стороны. Как и сейчас и, думаю, во веки веков. Мне пришлось выбирать, на чьей я стороне.
И я сказал «да» полковнику Альбиону и «нет» мистеру Ласеллсу.
Моим участком была северная часть Нью-Фореста. Я был рад туда вернуться. Коттедж мы нашли во Фрайтаме. Там-то и рос Джек почти с самого рождения.
Мы были счастливы. У меня была хорошая лошадь, и я выезжал ежедневно. Сбрил баки и отрастил длинные усы. Говорят, я выглядел удалым молодцом. Со мной ездил на своем пони мой сын Гилберт. Я брал его, поскольку думал, что когда-нибудь и ему придется по душе такая работа. Если заболевала корова, он замечал это быстрее меня, и я посылал его сообщить хозяину. Ему было лет шестнадцать, и он мне здорово помогал.
Но лучше всех была Дороти. Фурзи были к ней очень добры в годы после того, как я потерял место у Камбербетча. Она жила у них, они платили ей, и это было для нас немалым подспорьем. Они ее не только воспитали, но и многому обучили. Она читала книги, которых знать не знали другие девочки. Каждый год она дарила нам с женой на Рождество картину – замечательные работы. Они висели у нас на стене. Мы очень гордились Дороти. И пусть это мое мнение, но она была хороша собой, высокая и стройная, с длинными темными волосами. Она отлично справлялась с хозяйством, была второй матерью нашим детям, и жена очень радовалась, что она с нами, когда мы переехали во Фрайтам. Мы представляли, что и мужа она найдет в Нью-Форесте.
