– Сэр, купите букет. Цветы для вашей жены.
Он повернулся. Сзади подошла цыганка. Теперь он заметил у нее на руке корзинку с цветами, которые она связала в букетики пучками пурпурного вереска. Он впился в нее взглядом. Цветы, подумал он, могли быть запросто украдены из чьего-нибудь сада. Жители Нью-Фореста как будто терпели подобное, но, по его мнению, это было воровство. Что до вереска, то наверняка имелся закон, запрещающий этой порочной публике его рвать.
– К черту твои цветы! – бросил он раздраженно.
– Лучше купите! – крикнул Фурзи. – Сами знаете, что иначе вас постигнут невзгоды.
– Когда мне понадобится ваш совет, я к вам обращусь, – отрезал Гроклтон и повернулся к Джорджу Прайду, который неловко стоял чуть поодаль. – Уберите этих людей, Прайд.
– Да, сэр, – сказал Джордж.
– Купите цветы, сэр, – не отставала женщина.
Гроклтон был уверен, что делала она это нарочно – с единственной целью ему досадить.
Попытки Прайда прогнать женщину не увенчались большим успехом, но она отступила к Фурзи, который что-то сказал, и цыган с цыганкой засмеялись. Затем они вернулись к каравану, и тот двинулся дальше. Гроклтон понимал, что после случившегося должен полностью игнорировать Фурзи, но его изводила мысль о словах, рассмешивших цыган. А потому, поизучав ландшафт еще пару минут, он приблизился к занявшемуся своим делом художнику, взглянул на набросок, проронил: «Неплохо» – и прошел чуть дальше туда, где примятый папоротник позволял встать и с достоинством оглядеть пейзаж. Минимус покосился на него, улыбнулся и продолжил рисовать. Спустя какое-то время он поднял взгляд.
– Знаете, на чем вы стоите? – спросил он, и Гроклтон тупо уставился на него. – Это гнездо полевого луня. В Нью-Форесте его зовут голубым ястребом.
– Не вижу в этом ничего примечательного.
– Это пришлые птицы. Очень редкие. Иногда не прилетают годами. Здесь одно из немногих мест в Британии, где их видят. Можно считать их сокровищем Нью-Фореста.
– Это для вас они сокровище, Фурзи, – ответил Гроклтон. – Больше ни для кого. – И, очень довольный тем, что Минимус раздраженно пожал плечами, наподдал остатки гнезда и снова заходил по краю склона. – Впрочем, я скажу вам, – заметил он, когда дошел до художника, – что это место можно приспособить кое к чему полезному. – Он сделал короткую паузу и зловеще улыбнулся. – Мы организуем здесь лесопосадку.
– Здесь? Вы же его погубите.
– Не говорите глупостей, Фурзи! Здесь ничего нет, кроме вашего чертова гнезда. – Он удовлетворенно кивнул сам себе. – Мы устроим ее вдоль этого гребня и ниже по склону. Думаю, наберется триста акров.
– Не стоит засаживать склон, – возразил Минимус. – Там болото.
Гроклтон просверлил его взглядом. Несомненно, Фурзи умел выводить людей из себя.
– Болото внизу, Фурзи, – заметил он. – Вода стекает по склону и попадает в болото. Любому, знаете ли, дураку это видно. – Он покачал головой. – Я знаю, Фурзи, что вы не жалуете лесопосадки, но если вам угодно чинить препятствия, то почему не придумать что-нибудь поумнее?
– Это болото, – повторил Фурзи.
– Ничего подобного! – вдруг заорал Гроклтон и принялся спускаться по склону. – Это склон, Фурзи, – с расстановкой повторил он через плечо, как слабоумному ребенку. – Склон, а не… – Однако он не договорил, а вместо этого издал вопль, так как внезапно провалился по пояс.
В Нью-Форесте существовали разные виды болот. В низинной южной области, где долины широки и мелки, на сотни ярдов тянутся торфяники, высасывающие влагу из пологого склона Нью-Фореста. Кое-где вдоль линии потока воды растет ольха. Еще там произрастают синявка, болотный мирт, папоротник, осока и камыш. Края подбиты мхом. Даже после многовековой разработки глубина торфа в этих болотах нередко достигает пяти футов, а то и больше.
Во впадинах Нью-Фореста на севере, которые уже и круче, есть болота поменьше, но их неожиданная разновидность встречается как раз на высоте северных гребней. Это террасные болота.
По сути, их наличие совершенно логично. Просачиваясь сквозь галечник высоких уступов, вода часто наталкивается на слой глины. Растекаясь после этого в стороны, она подмывает вышележащий галечник и создает выступ, даже с канавкой, с которого изливается в долину внизу. Если отток недостаточен, то образуется болото. На основной части склона, расположенной ниже, на болото укажут мшистый покров и пучки синявки. Но выше, откуда влага излилась быстро, травянистый покров вводит неосведомленного в заблуждение, будто там сухо. А как же уступ? За века тот обрастает водянистым торфом и прикрывается растительностью. Он выглядит как ровная часть склона, но в действительности является глубоким болотом. Это и есть террасные болота. И Гроклтон шагнул аккурат в них.
– Я же говорил, – весело сказал Минимус.
К вящей незадаче Гроклтона, когда он, мокрый и грязный, выкарабкался наверх, то увидел возвращавшуюся с прогулки Беатрис в соломенной шляпе. Беатрис взглянула на него сверху с состраданием в голубых глазах:
– Ах вы, бедняга! Со мной однажды то же произошло.
Он был признателен за это. Даже Фурзи, как он заметил, хватило благородства не рассмеяться.
Зато Джордж Прайд хохотал. Он не хотел, но не сдержался. Он кусал губу, но весь сотрясался от смеха.
Гроклтон взглянул на него. Не будь молодой лесничий таким почтительным весь день, он бы так сильно не расстроился. Но, видя его теперь смеющимся, Гроклтон не смог отделаться от мысли, что Джордж тайком потешался над ним с момента встречи. Все эти чертовы жители Нью-Фореста одинаковы. Он потолкует об этом с Камбербетчем.
Беатрис начала красить волосы вскоре после замужества. Иногда в черный цвет, и Минимус называл ее своей вороной. Тело у нее было стройное и белое, а груди полные; Минимус называл их сладострастными. Беатрис быстро поняла, что он крайне возбуждается, когда она лежит поперек резного ложа с разметавшимися по груди черными прядями.
Иногда она красила волосы в рыжий цвет, укладывала их волнами и становилась похожа на прекрасных женщин с полотен прерафаэлитов. Ее скуластое лицо вполне классического типа позволяло Беатрис успешно осуществлять все эти превращения. Изменения были не просто внешними – в них присутствовала магия. А также известный расчет. Когда Фурзи не было дома, она порой раздевалась и отрабатывала перед зеркалом позы. Но потом, конечно, вновь становилась златовласой дочерью землевладельца, что тоже нравилось Минимусу.
Родители Беатрис относились к ее образу жизни, насколько он был им известен, крайне отрицательно. Отец, завидев ее как-то идущей навстречу по Хай-стрит с ярко-рыжими волосами, завитыми в пышные кудри, сказал, что она похожа на шлюху, и отказался с ней разговаривать. Миссис Альбион, хотя и не могла одобрить дочь, была любопытнее и спросила, почему Беатрис так странно себя ведет.
– Минимус любит разнообразие. – Она могла бы добавить, что ей и самой очень нравятся эти преображения, но не стала.
