Дело было в том, что миссис Гроклтон разочаровалась в Лимингтоне, хотя была слишком вежлива и добра, чтобы сказать это вслух. Как и в Нью-Форесте. «Все эти солевые ямы», – посетовала бы она, так как оные вкупе с ветряными насосами и солеварнями никуда не исчезли. Правда, недавно в Лимингтоне построили пару очень милых домов с видом на море. Украшением общества стали капитан и два адмирала, пообещавшие, что приедут и другие, и адмиралы, пусть и свирепые, были весьма респектабельны.
Но даже при этом городу чего-то недоставало. Возможно, французов. В 1795 году бóльшая их часть отправилась на родину сражаться с революционерами. Они воевали отважно, но безуспешно. Британское правительство не оказало их экспедиции должной поддержки. Из храбрых французов вернулись не многие. Об их постое в Лимингтоне напоминали только пара вдов из аристократок и большое число местных девиц, которые либо вступили в любовную связь, либо повыходили замуж за французских военных, а потому неизбежно появилось много незаконнорожденных детей, заботиться о которых, скорее всего, предстояло приходу.
Нет, этого было мало. С его солеварнями и контрабандистами Лимингтон был неплох, но никогда не мог стать модным местом.
А что же ее собственное положение в свете? Разве не была она дружна с Фанни и Уиндемом Мартелл? И с Луизой, любимой Луизой, которая вышла за мистера Артура Уэста? Разве не стала если не завсегдатаем на обедах, то, по крайней мере, доброй знакомой Баррардов, Морантов и даже мистера Драммонда из Кадленда? Да, но именно в этом и заключалась беда. Она добилась своего. Враг был повержен. Она познакомилась с ними, и они оказались смертными. Эти добрые люди удивились бы, узнав, что в своем богатом воображении миссис Гроклтон оставила их позади. Нью-Форест стал слишком мал, чтобы вмещать ее.
И Гроклтоны перебрались в Бат.
А поскольку мистер Гроклтон вышел в отставку и уехал, Паклу открылся путь домой.
Все было проделано очень тихо. Айзек Сигалл об этом позаботился. Старый домик был готов принять хозяина. То же и с работой. А когда Пакл вернулся на верфь, то по какому-то волшебству Нью-Фореста можно было подумать, что никто и не заметил его отсутствия.
И действительно, он обнаружил еще одну приятную неизменность. Огромный ствол, который он сопровождал через Королевский лес от Камня Руфуса, тоже был там, словно дожидался его. Древесина была столь замечательная, что мистер Адамс держал это дерево на верфи до поступления заказа на достойный его корабль. Этим кораблем был исполинский «Свифтшур». Так желудь с чудесного древа, на котором зимой распускалась листва, стал частью одного из лучших кораблей Нельсона.
Это было четыре года назад, когда к строительству «Свифтшура» едва приступили, и Пакл с тех пор так и работал на нем. Поэтому завтрашний спуск до странного подтверждал, что Пакл находится в нужном месте и в нужное время – собственное своеобразное утверждение в месте и времени. Он вернулся домой и привел в мир огромный корабль. По крайней мере, приведет завтра, когда тот спустят на воду.
Спуск крупного судна всегда бывал делом сложным и опасным. Суть сводилась к тому, чтобы переместить чудовищный груз со стапелей, где строили корабль, на покатый спуск, по которому тот благополучно соскользнет в воду.
Пока же Пакл вот уже несколько дней помогал сооружать этот деревянный покатый спуск. Тот представлял собой сделанные из вяза рельсовые пути, и бóльшая часть работ осуществлялась в отлив, так как они уходили глубоко под воду. Занятие получалось грязное.
Перемещать столь тяжелый корабль приходилось предельно осторожно. Во время постройки тот покоился на вязовых стапелях, установленных на высоте пяти футов и на столько же разделенных. Снаружи громадины высокие, тридцати-сорокафутовые столбы, похожие на корабельные мачты, служили лесами. Чтобы приподнять корабль над стапелями, такелажники, начав с ближайшего к воде конца, проворно вставили огромные деревянные клинья, а затем подложили бревенчатые опоры, которым предстояло направить махину по рельсам вниз. Это была длительная операция, требовавшая немалого искусства. Все следовало сделать правильно. Если корабль накренится, то завалится набок. Если угол наклона спуска окажется слишком мал, корабль не сойдет на воду. Если будет слишком крут, то сорвется, стремительно пойдет вперед и сядет на мель. Такое случалось. Но если все пройдет хорошо, то поступающие под корму приливные воды помогут кораблю сняться со стапелей, вышибут удерживающие его клинья, и он, замедляемый тросами, плавно соскользнет в реку Бьюли кормой вперед, после чего будет отбуксирован вниз по течению в Солент.
Пакл обошел корабль, любуясь очертаниями огромного киля, выполненного с потрясающим мастерством. Внутренний киль изготовили из вяза, а наружный – из дуба. Когда корабли спускались по рельсам или, если впоследствии такое случалось, садились на мель, именно наружный киль принимал на себя трение, защищая внутренний.
Пакл собрался заночевать на верфи, потому что перед спуском корабля предстояло сделать еще одно важное дело.
Спуск судна в Баклерс-Харде обычно осуществлялся за час до пика прилива. Соответственно, в нижней точке последнего, которая этой ночью наступит незадолго до зари, бригады рабочих смажут покатый спуск растопленным жиром и мылом. Пакл попросился к ним. Он ни за что не пропустит последних предрассветных приготовлений.
Ночь была лунной, и небо усыпали звезды. Светлый классический фасад дома в Альбион-Парке смотрел через слабо освещенные лужайки на леса и небольшие поля, которые пологими уступами спускались, как в приятном сне, к водам Солента. Дальше, четко видная в лунном свете, тянулась длинная линия острова Уайт, похожего на кроткого стража.
В этом отмеченном красотой и порядком доме все спали. Пятеро детей Фанни и Уиндема Мартелл мирно почивали в детском крыле. Миссис Прайд, уже постаревшая, но по-прежнему хозяйственная, уверенная в себе – в доме и муха не пролетит без ее разрешения, – тоже спокойно спала. Утром же обитатели дома планировали влиться в процессию из более чем сотни экипажей, которые прибудут полюбоваться спуском «Свифтшура» на воду.
Спали все. Или почти все.
Не спал мистер Уиндем Мартелл. Часом раньше его разбудили стоны жены, и теперь он внимательно за ней наблюдал.
Она уже несколько недель постоянно разговаривала во сне. Он не знал почему. Такое случалось и раньше, обычно в виде коротких эпизодов, которые длились неделю-другую, а потом прекращались, как будто были замысловатыми тайными течениями в ее сознании, недоступными его пониманию. Порой он что-то разбирал. Она бормотала о тете, о миссис Прайд, об Алисе Лайл. Еще возникали диалоги вроде как с Айзеком Сигаллом. Какие-то тайны поверялись и мистеру Гилпину. Но один сон вызывал в ней особенную тревогу: она ворочалась, металась и даже вскрикивала. Сегодня он как раз повторился.
Уиндем Мартелл очень любил жену. Он хотел ей помочь, но не знал как. Бóльшая часть ее слов была бессмыслицей. Даже в минуты душевных страданий не всегда удавалось понять ее стоны и крики. Утром же она любовно улыбалась ему и чувствовала себя вполне хорошо.
