Поиски Аделаиды оказались бесплодными. Никто не знал, куда она подалась. Если в гостиную, то уже сгорела дотла.
– Она могла упасть, – сказал Гилпин. – Возможно, еще жива. – Он бросил взгляд на Мартелла. – Ну что, вперед?
Но когда оба спешились, миссис Прайд забежала вперед.
– Подождите, – крикнула она, – вы не знаете, где искать! – И прежде чем кто-нибудь успел ее удержать, снова нырнула в дом.
Пламя, лизавшее кровлю, придавало странный вид каменным треугольным фронтонам, которые будто пытались вырваться из свирепствовавшего за ними жара. Огонь полыхал в половине окон. Казалось совершенно немыслимым, чтобы кто-нибудь выжил в этом пекле, однако мигом позже высокий силуэт миссис Прайд появился в одном окне, затем пропал и появился в другом. Потом снова исчез. Гилпин и Мартелл уже устремились к двери, когда миссис Прайд вышла из дома в мерцающую ночь, и в руках ее белела хрупкая ноша.
Это была Аделаида. Она не обгорела, хотя белая рубашка почернела и опалилась. Но обмякла. И была мертва. Очевидно, она упала, потеряла сознание и задохнулась в густом дыму.
Без пожарного насоса не стоило и надеяться спасти Альбион-Хаус. Пожар длился долго, так как массивный тюдоровских времен каркас горел медленно, а отдельные дубовые балки, хотя и обугливались снаружи, совершенно не прогорали внутри. Но к предрассветному часу дом превратился в пылающий красным остов, а когда рассвело – в раскаленные руины. Альбион-Хаус пал. Ему пришел конец. И вместе с ним сгинули два его обитателя – Фрэнсис и хранительница очага Аделаида.
Добрый мистер Гилпин не преминул отметить в ту ночь, что катастрофа освободила Фанни, которая теперь могла, если захочет, дать мистеру Мартеллу себя спасти, и он, припомнив незадолго до полуночи день, когда крепкий сон Фрэнсиса Альбиона позволил вывезти Фанни в Бьюли, пытливо глянул на миссис Прайд.
Но на лице миссис Прайд, когда ее благородный профиль высветился в зареве пожара, не отразилось ничего, и священник мудро вспомнил, что в Нью-Форесте не все бывает таким, каким кажется.
Судебный зал призвали к тишине. Этим утром судья рассматривал три дела о воровстве. Обвиняемые, сидевшие на скамье под надзором судебного посыльного и наблюдавшие за процессом, один за другим представали перед судом.
Первым был юноша, который ограбил пожилого джентльмена, избавив его от денег и золотых часов. С копной кудрявых черных волос он в детстве был, видно, похож на Натаниэля Фурзи. Но если он когда-то и был озорником, то сейчас от этого не осталось следа. Он тупо и безнадежно смотрел перед собой. Жюри не потребовалось много времени, чтобы признать его виновным. Молодого человека приговорили к повешению.
Бедная девушка шестнадцати лет, укравшая ветчину, чтобы накормить семью, отделалась меньшим. Белокурая, голубоглазая, она была бы не менее хороша, чем юные леди миссис Гроклтон, не проведи три месяца в грязной камере, питаясь только жидкой кашей и хлебом. Вешать ее было жаль. Поэтому ее просто сослали на четырнадцать лет в Австралию.
Это были дела заурядные. Пусть и трагичные для родных осужденных, но не особенно интересные.
Однако дело молодой леди, обвиненной в краже кружев, было совсем другого рода. В зал набился народ. Присяжные оживились. Юристы в черных мантиях и париках рассматривали ее с любопытством. Даже судья больше не сидел со скучающим видом.
Интерес к делу и любопытство по отношению к юной леди оказались мелочью по сравнению с впечатлением, которое произвело ее хладнокровное заявление в ответ на вопрос судьи, кто представляет обвиняемую.
– Если угодно Вашей чести, у меня нет адвоката. Я представляю себя сама.
Это вызвало в зале гул. Теперь она всерьез завладела всеобщим вниманием.
Любой, кто видел Фанни Альбион неделей раньше, нашел бы разительной произошедшую в ней перемену. Она была одета в простое белое платье с модной высокой талией, которое придавало ей особо целомудренный вид. Однако кружевная отделка, атласный пояс и шелковые туфли говорили, что мисс Альбион скромна, но явно богата. И если под платьем скрывалось странное деревянное распятие, когда-то принадлежавшее крестьянке, то об этом не знал никто, кроме Фанни и мистера Гилпина.
Она держалась уверенно и спокойно, когда ее проводили к положенному месту. Прочли обвинение, ее спросили, признает ли она себя виновной, и ответ прозвучал твердо и четко:
– Невиновна.
Взглянув на зал, она обнаружила немалую поддержку. Там были Гроклтоны. Рядом с ними сидел мистер Гилпин, который призвал ее как можно проще сказать правду. А еще миссис Прайд. И как серьезно заклинала ее экономка днем раньше: «После всего случившегося вы должны спасти себя, мисс Фанни. Теперь перед вами самостоятельная жизнь». Но пообещать бороться ее заставил другой человек, который сейчас улыбался ей, а до того предложил руку и сердце, – Уиндем Мартелл, взмолившийся: «Милая Фанни, сделайте это ради меня».
Сторона обвинения действовала обычным порядком. Первой вызвали продавщицу. Она заявила, что какое-то время наблюдала за подсудимой, увидела, как та открыла сумочку, осмотрела кружево, бросила его в сумочку, застегнула ее и быстро пошла прочь из магазина. Продавщица описала, как выбежала за воровкой, задержала ее снаружи и как в присутствии управляющего кружево было найдено в сумочке.
– Что сказала обвиняемая, когда ее уличили в краже?
– Ничего.
На миг поднялся гомон, но судья призвал всех к тишине и предложил Фанни подвергнуть свидетельницу перекрестному допросу.
– У меня нет вопросов, милорд.
Что это значило? Люди начали переглядываться.
Вызвали управляющего. Он подтвердил ход событий. Фанни вновь предложили его расспросить. Она отказалась.
Дала показания женщина, наблюдавшая за тем, что происходило в магазине. Фанни и тут ничего не оспорила. У мистера Гроклтона был озабоченный вид, его жена была готова сорваться с места. Миссис Прайд сжала губы.
– Я вызываю обвиняемую, мисс Альбион, – объявил прокурор.
Это был маленький полный человек. Когда он говорил, петлицы его накрахмаленного судейского воротника ходили взад и вперед на мясистой шее.
– Мисс Альбион, будьте добры рассказать суду, что произошло в тот день.
– Разумеется. – Она заговорила серьезно и четко. – Я ходила по магазину именно так, как услышал суд.
– Ваша сумочка была расстегнута?
– Я этого не замечала, но у меня нет оснований сомневаться, что да.
– Вы подошли к столу, на котором были разложены кружева? И вы отрицаете, что взяли отрез, бросили в сумочку и пошли к двери?
– Я этого не отрицаю.
– Не отрицаете?
– Нет.
– Вы украли кружево?
– Очевидно.
– Тот самый отрез, который нашли в вашей сумочке за пределами магазина, как описали управляющий и свидетельница?
