Город во многом сохранил старинный колорит. Названия всех улиц остались саксонскими – от Голд-стрит и Таннерс-стрит до звучащей даже на германский манер Флешмонгерс-стрит. Но уэссекский двор был просвещенным местом. Даже до Нормандского завоевания город изобиловал священниками, монахами, королевскими чиновниками, богатыми купцами и джентльменами; в особняках Винчестера звучали латынь и даже французский язык, равно как и саксонский.
Условия, которые Вальтер обеспечил Аделе, были, бесспорно, лучше, чем у купца из Крайстчерча. Хозяйкой была вдова лет пятидесяти, дочь саксонского аристократа, вышедшая замуж за одного из нормандских хранителей винчестерской сокровищницы и ныне проживавшая в симпатичном каменном доме у западных ворот. При первом визите Вальтер долго беседовал с ней за закрытыми дверями, а когда ушел, леди ободряюще улыбнулась Аделе со словами: «Я уверена, нам удастся что-нибудь для вас сделать».
Чего-чего, а недостатка в общении у Аделы не было. В первый день, когда они прошлись до Сент-Свитуна и через рынок обратно, хозяйку одинаково приветствовали священники, королевские чиновники и купцы.
– У мужа было много друзей, и в память о нем они не забывают меня, – обронила леди, но после пары дней знакомства Адела, оценившая доброту и здравомыслие этой женщины, сделала вывод, что вдову любили саму по себе.
Адела почувствовала, что ей стало легче.
– Это кузина Вальтера Тирелла, из Нормандии, – объясняла хозяйка, и по почтительной реакции Адела видела, что ее немедленно представляли молодой аристократкой с могущественными связями.
Не прошло и дня, как настоятель Сент-Свитуна пригласил обеих женщин на обед.
Наедине с ней новая подруга вела обнадеживающие, но приземленные речи:
– Вы красивая девушка. Любой аристократ будет гордиться союзом с вами. Что же касается отсутствия приданого…
– Я не нищая.
– Нет, разумеется, нет, – ответила подруга, хотя в ее тоне, пожалуй, было больше доброты, чем убежденности. – Не следует говорить неправду, – продолжила она, – но равно и отталкивать людей ни к чему. Поэтому я думаю, что лучше нам просто… не говорить ничего. – Ее голос увял. Она уставилась в пустоту. – В любом случае, – добавила она энергично, – если вы угодите вашему кузену Вальтеру, то он, вероятно, сможет вас чем-нибудь обеспечить.
– Вы имеете в виду… деньги? – с удивлением спросила Адела.
– Что ж, он не беден. Если он сочтет вас полезной…
– Я не думала об этом, – призналась Адела.
– О мое дорогое дитя! – Вдова помедлила, приходя в себя. – С этого момента, – заявила она твердо, – мы обе будем стараться сделать все, чтобы ваш кузен считал вас важнейшим подспорьем для себя.
Если хозяйка побудила Аделу быть чуть мудрее в отношении своего положения, то винчестерское общество отчасти просветило ее насчет происходящего во внешнем мире. Так, она знала, что у короля существуют разногласия с Церковью, но была глубоко потрясена, когда высший церковный сановник, запросто беседовавший с ними во дворе собора, открыто сказал про него «этот рыжий дьявол».
– Однако подумай, что сделал Руфус, – позднее сказала вдова. – Во-первых, он насмерть поссорился с архиепископом Кентерберийским. Архиепископ собирается нанести визит папе, а Руфус запрещает ему возвращаться в Англию. Далее: здесь, в Винчестере, умирает епископ, и Руфус отказывается поставить нового. Разве вам не понятно, что это значит? Все доходы чрезвычайно богатой Винчестерской епархии пойдут королю, а не Церкви. А сейчас, чтобы добавить к причиненному ущербу оскорбление, он сделал епископом Даремским своего закадычного друга, отъявленного негодяя. Духовенство не просто ненавидит короля. Многие желают ему смерти.
Вскоре Адела столкнулась еще с одним вопросом, и он касался ее родины. Несколько раз люди, узнававшие, что она из Нормандии, замечали: «А, осмелюсь сказать, скоро мы снова окажемся под одним королем». Она знала, что, когда герцог Нормандский Роберт три года назад отправился в Крестовый поход, он занял на это огромную сумму у своего брата Руфуса, предложив Нормандию в залог. Чего она не понимала, но в Винчестере знали практически все, так это того, что Руфус не имел ни малейшего намерения узреть возвращение брата в его герцогство. Друзьям своим он, несомненно, ликующе заявил: «Если его не убьют в походе, вернется он без гроша. Ему не расплатиться вовек. Тогда я получу Нормандию и стану таким же великим человеком, каким был мой отец Вильгельм Завоеватель».
– Вероятно, он прав, – сказала Аделе вдова, – но существует опасность. Несколько лет назад кое-кто из друзей Роберта пытался убить Руфуса. Кто-то из Клэров, говоря откровенно. Они, знаете ли, все боятся Руфуса. Но невозможно предугадать…
– А что же третий брат, молодой Генрих? – рискнула спросить Адела. – Ему нечем править, ничего не досталось.
– Так оно и есть. Вы, между прочим, можете его увидеть. Время от времени он здесь появляется. – Подруга немного помолчала. – Думаю, он, вероятно, умен, – наконец сказала она. – Вряд ли он примкнет к кому-нибудь из братьев, потому что закончится это лишь тем, что он окажется между молотом и наковальней. По-моему, он сидит тихо и не причиняет хлопот. Наверное, это самое мудрое решение. Вам так не кажется?
Какое бы веселье ни затевалось в Винчестере – прибудет ли отряд рыцарей или хранитель сокровищницы устроит пирушку для королевского чиновника и его свиты, – не приходилось сомневаться, что там будут вдова и Адела. За несколько недель Адела познакомилась с десятком подходящих юношей, которые могли упомянуть о ней другим, коль скоро не увлеклись сами.
На одном из таких застолий она встретилась с сэром Фулком.
Он был средних лет, но очень мил. Она с сожалением услышала, что он только что потерял четвертую жену; каким образом – не сказал. У него были имения в Нормандии и Гемпшире, буквально рядом с Винчестером. И он сказал, что однажды встречался с ее отцом. Адела невольно пожелала, чтобы он, с усиками и круглым лицом, поменьше напоминал ей Вальтера, но постаралась отогнать эту мысль. О всех своих женах он говорил с любовью.
– Все они, – сказал он ей сердечно, – были весьма милы, весьма послушны. Мне исключительно повезло. Вторая, – добавил он ободряюще, – была похожа на вас.
– Вы думаете жениться снова, сэр Фулк?
– Да.
– Вы не ищете приданого?
– Вовсе нет, – заверил он ее. – Меня вполне устраивает мое положение. Я не честолюбив. И знаете, – произнес он с искренностью, которой явно рассчитывал тронуть ее, – беда с этими богатыми наследницами в том, что они часто придают слишком большое значение собственному мнению.
– Их следует наставлять.
– Истинно так.
Покидая пир, ее хозяйка чуть задержалась, но как только присоединилась к Аделе, сообщила ей:
– Вы покорили сердце.
– Сэра Фулка?
– Он говорит, что был поощрен.
