Но когда они уже ехали в карете, зоркая старая Аделаида взглянула на Фанни и негромко спросила:
– Ты хорошо себя чувствуешь, дитя мое? У тебя бледный вид.
– Да, тетя Аделаида, все хорошо, – улыбнулась та.
Однако в действительности это было не так, хотя ей не хотелось объяснять тете причину. Лицо на портрете полковника Пенраддока было слишком хорошо знакомо ей – настолько хорошо, что она чуть не ахнула, когда увидела его при свечах.
Это было лицо мистера Мартелла. Точная копия.
Калеб Фурзи вышел из Оукли в среду утром. Примерно раз в месяц он наведывался в Рингвуд на рынок, иногда продавал там поросят или немного незаконно добытой оленины. Он приезжал к середине утра, оставлял коня и повозку на постоялом дворе, бродил по рынку и рано или поздно встречал кого-нибудь из рингвудских Фурзи. К исходу дня он сидел в кабаке, пил и общался со всеми, кому находилось до него дело. На закате, а то и позднее либо родственники, либо хозяин постоялого двора грузили его в повозку, и конь, благо знал дорогу не хуже хозяина, неспешно вез его, спящего, домой мимо Берли и через равнину Уилверли.
Отчасти из-за своих суеверий, отчасти из-за темной славы, которой всегда обладало местечко Берли, Калеб Фурзи мог бы и не решиться ехать там в полнолуние, но сегодня, как он не столь давно горделиво сообщил соседям, был случай особый. Одному из его рингвудских родственников исполнялось пятнадцать. «А без меня, говорят они, праздник и не задастся», – сказал он удивленным слушателям.
Поэтому сегодня он ехал через Нью-Форест, чрезвычайно рассчитывая на теплый семейный прием и веселую выпивку. Он выкатил на равнину Уилверли, когда увидел возвращающийся экипаж Альбионов, и довольно почтительно приветствовал их.
Красное солнце уже садилось за пустошью Бьюли, и Уиндем Мартелл пустил коня через нее. Он только что с интересом провел два часа с мистером Драммондом из Кадленда, но настала пора возвращаться. Говоря откровенно, он собирался немного опоздать на бал миссис Гроклтон.
Насколько он понимал, там едва ли кто-нибудь будет. Глядя на Королевский лес перед ним, он, что было совершенно естественно, смотрел на него глазами представителя джентри. А для джентри, хотя местные простолюдины не сознавали этого, весь Нью-Форест был подобен просто озеру. На востоке жили Миллы и Драммонды, вдоль побережья – многие другие, в центре – Моранты и Альбионы; семьи землевладельцев проживали в северной части Нью-Фореста; имелись поместья на восточном краю долины Эйвона, например Бистерн. Но для светского общества лесные деревни и хутора, даже деловой город Лимингтон едва ли существовали. «Там никого нет», – говорила аристократия, совершенно не улавливая несоответствия. Поэтому желание миссис Гроклтон втянуть представителей этого класса в свою социальную орбиту диктовалось не обычным снобизмом, а инстинктом более первобытным: она хотела просто существовать.
Ее упованиям на приход Баррардов грозил крах. Услышав, что Мартелл находится у мистера Драммонда в Кадленде, она послала через Луизу срочное сообщение с мольбой привести этого джентльмена и всю его семью, которое Мартелл спокойно проигнорировал. Но Тоттоны собирались пойти, и он обещал составить им компанию. Вдобавок туда собиралась Фанни Альбион.
Почему Уиндем Мартелл не повидал Фанни?
На первый взгляд его оправдания казались вполне резонными. Он прибыл познакомиться с сэром Гарри Баррардом и хотел предоставить себя в распоряжение этого джентльмена. Сэр Гарри занял его целиком и полностью не только беседами с собой, но и встречами с другими важными людьми вроде мистера Драммонда. Было совершенно правильно сперва заняться этими делами, к тому же всяко нехорошо вселить в Фанни надежды на встречу, которая могла не состояться. Имелась и еще одна проблема. Он никак не мог знать, какой ему окажут прием в Альбион-Хаусе, и сомневался, что так уж хочет быть изгнанным вторично. Поэтому визит к Фанни был не лишен сложностей.
Но мог же он хотя бы послать ей какую-то весточку за все те дни, что здесь находился? Мог – и не послал.
Правда была в том – и Мартелл отлично это знал, – что он нарочно заставлял ее ждать.
Конечно, она ему нравилась. Нет, признавал он, очень нравилась. Она была добра и умна. Благовоспитанна. Старинного рода и со скромным наследством. Если жениться на ней, то партию, может, не назовут блестящей, но в Лондоне он неделю назад подслушал завистливую реплику одного юнца: «С двумя прекрасными поместьями этот проклятый Мартелл может жениться на ком угодно и все равно остаться героем».
Если он получит место в парламенте от Лимингтона и женится на наследнице поместья Альбионов, то нет сомнений, что отец и друзья одобрят его, а он не мог отрицать, что подобные вещи ему важны. А если, быть может, он втайне томился по чему-то большему, чем такие традиционные удовольствия, то справедливо полагал, что это обеспечит карьера политика.
Ему нравилось в Фанни и кое-что еще. Она была скромна и не старалась его пленить. В Лондоне многие женщины пытались очаровать его, и поначалу это льстило, но быстро превратилось в обузу. Он не возражал, когда на него расставляли силки нахальные девицы вроде Луизы Тоттон, потому что при всех ее недостатках не считал Луизу достаточно тонкой, чтобы сильно его обмануть, и она была забавна. Но Фанни представала совершенно другой. Фанни была проще, чище душой и умнее.
И она ждала его. Если он сделал выбор – а он пока не был уверен, что это так, – она ждала, чтобы принадлежать ему. Он не боялся соперников. Ему нравилось играть и побеждать. Но в случае брака наличие конкурентов всегда создает возможность того, что женское сердце разделится. А мистер Мартелл хотел сердца, которое принадлежало бы ему, и только ему – целиком и полностью.
Поэтому он не допускал игр в сердечных делах. Если, конечно, не играл сам. Любой мужчина знает: если женщина тебя ждет, то неплохо заставить ее подождать чуть дольше.
Кто-то мог бы отметить перебор с растениями. Но было применено верное правило: при сомнении в убранстве помещения или в гостях – обеспечьте побольше цветов. И коль скоро сентябрь позволял, именно так и поступила миссис Гроклтон. Все несовершенства были прикрыты поздними розами или целыми кустами в кадках. Тем вечером вход в лимингтонский Зал собраний можно было принять за оранжерею.
– Мистер Гроклтон, я вся трепещу, – заявила она, обозревая растения в сопровождении мужа и детей. И если уместно сказать о полной леди в бальном платье, что она трепещет, то так оно и было. – У нас закуски, напитки, танцы, карты. Я уверена, что постаралась на славу. А гости… – Она умолкла.
Публика, если выразиться языком светским, была разнородная. Ядро, естественно, составляли юные леди из ее школы. Официально танцы устраивались для них. Они служили миссис Гроклтон прикрытием. Они, их родители и братья были участниками, она директрисой. Если Баррарды пожалуют и не обрадуются обществу некоторых родителей, то с их стороны будет поистине грубо проявить нелюбезность по отношению к юным леди или оскорбить директрису. Если она была не в силах удержаться от попыток создать за этой ширмой небольшие светские события, то могла, по крайней мере, отступить на подготовленные позиции.
