Были там и книги. Старенькие покетбуки с пожелтевшими страницами, с которыми я не расставался в ту пору. Их названия я перечислял в своих интервью, когда утверждал, что «в далекой юности только благодаря книгам понял, что никогда не останусь в одиночестве».
Если бы все было так просто…
Одна из этих книг была не моя. Поэтический сборник Марины Цветаевой, который я взял из комнаты Винки на другой день после убийства.
Винке.
Мне хочется быть душой бестелесной,
Чтобы не расставаться с тобой никогда.
Любить тебя – значит жить.
Алексис
Я не смог сдержать злорадной усмешки. Тогда это посвящение потрясло меня до глубины души. Теперь же я знал: мерзавец украл эти слова у Виктора Гюго – из его переписки с актрисой Жюльеттой Друэ. Вор несчастный!
– Ну что, Тома, чем ты здесь занимаешься?
Я оглянулся. В кухню зашел отец с садовыми ножницами в руке.
В ту самую минуту, когда я подумал про вора…
3
Отец мой никогда особо не отличался радушием, предпочитал держать дистанцию и был скуп на объятия, но в этот раз я сам уклонился от него, когда он попытался было меня обнять.
– Как там жизнь в Нью-Йорке? При Трампе-то, поди, несладко? – спросил он, тщательно моя руки под краном.
– Может, пройдем к тебе в кабинет? – предложил я, пропустив его вопрос мимо ушей. – Я хочу тебе кое-что показать.
Мать ходила где-то рядом, и мне пока не хотелось посвящать ее в наши дела.
Ришар вытер руки, ворча по поводу того, что я начал разговор с загадок, и повел меня наверх, в свою нору. Вернее, в большой кабинет-библиотеку, обустроенный под английскую курительную комнату, с диваном «честерфилд», африканскими статуэтками и коллекцией старинных охотничьих ружей. Из двух широких остекленных проемов открывался самый живописный вид во всем доме.
Когда мы вошли, я протянул ему мой телефон с выдержкой из «Нис-Матен», где говорилось о том, как была обнаружена сумка с сотней тысяч франков.
– Читал эту статью?
Взяв очки, но не надев их, а всего лишь поднеся к глазам, Ришар мельком просмотрел статью и отложил очки в сторону.
– Да уж, странная история. – Скрестив руки, он подошел к одному из окон и кивнул подбородком в сторону пятнистой лужайки вокруг бассейна. – От этих чертовых азиатских белок совсем спасу нет. Перегрызли всю электропроводку, представляешь?
Я вернул его к статье:
– Эти деньги спрятали примерно в то время, когда ты еще работал в лицее, так?
– Возможно, не знаю, – проговорил он, поморщившись, но не повернув головы. – Видал, пришлось даже пальмы срубить? И все из-за красных долгоносиков.
– Не знаешь, кому могла принадлежать та сумка?
– Какая еще сумка?
– Ну та, в которой нашли деньги.
Ришар разозлился:
– А я почем знаю? Да что ты пристал ко мне с этой историей?
– Один журналист сказал мне, что полицейские обнаружили там две пары отпечатков пальцев. И одна принадлежала Винке Рокуэлл. Помнишь ее?
При упоминании имени Винки Ришар повернулся ко мне и сел в потрескавшееся кожаное кресло.
– Конечно, это та пропавшая девица. Она еще благоухала… как свежая роза.
Он сощурился и, к моему величайшему удивлению, как истинный преподаватель французской словесности, хоть и бывший, принялся читать из Франсуа де Малерба
[109]:
…Но она была из мира, где лучшее
Имело худшую судьбу:
И роза, она жила столько, сколько живут розы —
Лишь одно утро.
Выждав мгновение-другое, он вдруг сам перешел в наступление:
– Ты говорил про две пары отпечатков пальцев, так?
– Полицейские пока не знают, кому принадлежит вторые отпечатки: они не значатся у них в картотеке. Но я готов дать руку на отсечение, что они твои, папа.
– Только этого не хватало! – удивился он.
Я сел напротив него и показал ему скриншоты из социальных сетей, которые прислал мне Пьянелли.
– Помнишь ту сумку? Ты еще брал ее с собой, когда мы вдвоем ездили играть в теннис. Ты обожал ее мягкую кожу с зеленоватым налетом на черном фоне.
Ему вновь понадобились очки, чтобы глянуть в мой телефон.
– Да здесь ничего не разглядеть, на таком крохотном экранчике!
Он взял с журнального столика пульт дистанционного управления, включил телевизор, как будто наш разговор закончился, и принялся перелистывать спортивные каналы: «Экип», «Канал+ Спорт», «Евроспорт», «бэИН», – задержался ненадолго на ретрансляции велогонки из Италии, затем переключился на полуфинал турнира «Мастерс» в Мадриде, где состязались Надаль
[110] и Джокович
[111].
– Как же нам не хватает Федерера!
[112]
Но я вцепился в него мертвой хваткой.
– Взгляни-ка лучше вот сюда. Не волнуйся, это снято крупным планом. – И я протянул ему конверт из крафтовой бумаги. Он извлек оттуда снимки и все просмотрел, следя одним глазом за теннисным матчем.
Я думал – уж эти фотографии наверняка выведут его из себя, но он только покачал головой и, вздохнув, спросил:
– Кто их тебе дал?
– Не важно! Лучше скажи, что это значит?!
– Ты же видел фотографии. Что же тебе непонятно?
Он прибавил звук у телевизора, но я вырвал у него пульт и выключил телевизор.
– Думаешь, тебе удастся выкрутиться?
Он снова вздохнул и полез в карман блейзера за надрезанной сигарой, которую всегда носил с собой.
– Ну хорошо, меня облапошили, – сдался он, крутя в пальцах сигару. – Эта маленькая негодница не давала мне прохода. Она беспрестанно завлекала меня, и я поддался. А потом она вздумала меня шантажировать. И я, дурак, согласился заплатить ей сто тысяч!
– Как же ты мог?
– Ты о чем? Ей было девятнадцать. И она уже спала со всеми без разбора. Я же не насиловал ее. Она сама прицепилась ко мне.
