Если в основе благотворительности должны лежать эгоистичные мотивы, то забота о репутации, желание прослыть самым щедрым транжирой на благотворительном аукционе интуитивно кажутся жестокой иронией; на этом фоне мотивация думать о себе как о хорошем человеке смотрится достаточно безобидно. В конце концов, все мы заняты поисками самоощущения и скорее постараемся чувствовать себя добрыми и хорошими, а не жесткими, страшными, которым палец в рот не клади.
А бывают ли вообще ситуации, когда и на самом деле нет никакого элемента эгоизма? Этим вопросом задались авторы одного исследования, опубликованного в Science в 2007 г.
{873} Людям (а они, понятно, находились в нейросканере) неожиданно давали деньги, разные суммы. Затем в некоторых случаях часть денег забирали на «налоги» (т. е. говорили, что эта часть будет отдана на нужды продовольственного фонда), а в других – предлагали пожертвовать такую же сумму добровольно. Иными словами, в обоих случаях люди лишались одинаковой части денег на одинаковые «благие» цели, но в первом случае исполнялся вынужденный долг перед обществом, а второй случай был чисто добровольным актом великодушия. И если в альтруизме нет компонентов собственной выгоды, то психологическая картина будет для обоих случаев сходной: оказана помощь тем, кто нуждается в ней, и это самое главное. И чем больше разница между ощущениями в этих двух сценариях, тем больше, стало быть, эгоистический компонент.
Результаты данного исследования оказались сложными и интересными:
а) Чем сильнее активировалась дофаминергическая система при неожиданном получении денег, тем слабее она возбуждалась, когда испытуемых вынуждали отдавать часть денег «на налог» или предлагали сделать добровольное пожертвование. Иными словами, чем больше человек любит деньги, тем ему труднее с ними расстаться. Ничего неожиданного.
б) Чем сильнее активировалась дофаминергическая система при выплате «налога», тем больше человек оказывался склонен к добровольным пожертвованиям. Ясно, что налогообложение никогда не служит личным интересам – у человека забирают деньги. Но при этом нашлись люди, у которых в данных обстоятельствах резко возбуждалась дофаминергическая система: у них, очевидно, пострадавшие личные интересы были более чем скомпенсированы мыслями о помощи нуждающимся. Мы здесь очень близко подошли к теме последней главы о неприятии неравенства и к тем исследованиям, где показана типичная реакция двух незнакомцев, получивших неодинаковую награду. Когда у счастливчика, который получил больше, забирают часть денег, «уравнивая справедливость», у него резко активируется дофаминергическая система. Так что не будем удивляться результатам исследования «налогообложения» – люди радуются, когда можно уменьшить неравенство даже за собственный счет. Авторы вполне обоснованно посчитали данный результат актом отзывчивости, лишенным личных выгод
{874}.
в) В обстоятельствах добровольного пожертвования дофаминергическая система активируется больше (а также, судя по личным сообщениям, выше удовлетворение от действий), чем при выплате «налога». То есть в благотворительности присутствует элемент личного интереса – когда человек оказывает помощь на добровольных началах, он радуется этому больше, чем если его заставляют помогать.
Что мы можем из этого вывести? Да то, что альтруистические акты подкрепляются в разной степени и разными средствами – получением денег, пониманием того, что позаботились о страждущих, чувством приятного внутреннего тепла от совершения благих дел. А также – что чрезвычайно трудно отыскать заботу о страждущих безо всякой связи с получением этого внутреннего тепла: лишь в редчайших случаях можно поскрести альтруиста и найти… альтруиста!
Выводы
Среди всей массы вопросов, которые мы обсудили, вот что наиболее важно: когда кто-то рядом страдает, мы (люди, приматы, млекопитающие) зачастую тоже чувствуем отраженную боль. И чрезвычайно интересно, для чего и как эта способность сформировалась.
Мы в конце концов пришли к пониманию и другой ключевой проблемы, а именно в каких случаях эмпатия превращается в участливость и приводит к действию, а в каких – становится ловушкой, замыкаясь сама на себя. Разрыв между ощущением и действием огромен, особенно если целью является не просто результат, а результат с бескорыстной мотивацией.
Некоторым моим читателям трудно представить себе несчастья далеких незнакомых людей, страдающих от непонятных бед – болезней, которые никогда нас не касались; нищеты, когда нет даже чистой воды; отсутствия крыши над головой и более-менее постоянного питания; давления политической системы, от которого нас миловала судьба; суровости жестких культурных норм, пришедших будто с другой планеты… Но представить их – значит перекинуть первый мостик через пропасть к деятельному участию. А ведь все в нас противится вхождению в это тяжелое дело – мы устроены так, чтобы помогать кому-то конкретному, а не безликой массе, своему, местному и знакомому, тому, чье горе понятно. Конечно, лучше всего, когда наша участливость направлена на самых нуждающихся в ней, а не на тех, кто с большей готовностью делится своей болью. Тем не менее мы не обязаны обладать той безупречной интуицией, которая направит наши великодушные порывы в том далеком и многообразном мире. По-видимому, в этом нам стоит быть снисходительнее к себе.
Точно так же нам следует проще относиться к проблеме подспудных мотивов альтруистов. Мне всегда казалось чуточку нечестным считать их лицемерами. Да, под маской альтруиста почти наверняка найдется личность с «нечистыми» намерениями, но альтруизм – это эволюционный продукт, неотделимый от реципрокности. И гораздо лучше, если добрые дела будут мотивированы личными интересами и раздутым самомнением, чем если их совсем не будет; и нет ничего плохого в том, что мы считаем себя милосердными и добрыми, желаем, чтобы нас любили, а не боялись, и хотим этой ценой купить для себя хорошую жизнь.
И наконец, препятствием на пути от эмпатии к действию будет слишком сильная, слишком живая и болезненная эмпатия. Я не призываю людей становиться буддистами, чтобы сделать этот мир лучше (заметьте, я не призываю и не становиться буддистами – болтовня одного атеиста здесь пустой звук). Чтобы просто заметить страдания окружающих, большинству из нас нужно ощутить жгучие уколы отраженной боли. Наше восприятие не дает нам возможности почувствовать чужую боль каким-то другим способом: в конце концов, в то время как один из самых пугающих вариантов наших худших поступков – это хладнокровное убийство, один из наиболее удивительных и даже обескураживающих вариантов наших лучших поступков – хладнокровное благодеяние. Именно известная степень отстраненности, хладнокровия является необходимым условием для реального действия. И лучше так, чем если сердце болезненно забьется в унисон с сердцем страждущего и невыносимость переживания заставит сдаться и бежать.
