Что же для нас поучительно? Благодаря Ашу мы узнали, что средний человек готов согласиться с абсурдными утверждениями ради конформизма, чтобы вписаться в социум. А также – спасибо двум другим экспериментам – что средний человек может совершать ужасающие вещи, просто подчиняясь, слушаясь и соглашаясь.
Значение этих экспериментов трудно переоценить, масштаб их влияния колоссален. Аш и Милгрэм (оба евреи, но первый сам эмигрировал из Восточной Европы, а второй родился в семье восточноевропейских иммигрантов) работали в период, когда послевоенный мир пытался вникнуть в причины нацистского «я всего лишь исполнял приказ». Исследования Милгрэма последовали за начавшимся несколькими месяцами ранее судом над Адольфом Эйхманом – человеком, ставшим олицетворением «банальности зла» в силу своей кажущейся абсолютной нормальности. Зимбардо начал изыскания во время Вьетнамской войны, когда мир ужаснула правда о резне в деревне Милай. Тридцать лет спустя СТЭ вспомнился со жгучей горечью: совершенно обычные, нормальные американские солдаты устраивали пытки и издевательства над иракцами в тюрьме Абу-Грейб
[409]
{756}.
Как интерпретировать результаты экспериментов? Зимбардо, придерживаясь самых крайних убеждений на этот счет, сформулировал теорию «бочки дегтя»: проблема не в том, что пара ложек дегтя может испортить бочку меда, а в том, что «бочка дегтя» испоганит любую попавшую туда ложку меда. Согласно другой его удачной метафоре, лучше не сосредотачиваться на каждом конкретном человеке с вирусом зла (подход «лекаря»), а попытаться понять, почему некоторые ситуации становятся причиной эпидемии зла (подход «общественного здоровья»). По выражению Зимбардо, «и вы, и я способны на любое – как плохое, так и хорошее – действие, когда-нибудь произведенное в мире, если нас заставят обстоятельства». Каждый может оказаться милгрэмовым «учителем», «надзирателем» Зимбардо или вставшим в строй нацистом. Милгрэм вторит Зимбардо: «Если бы систему концлагерей, подобных фабрикам смерти нацистской Германии, внедрили в США, то в любом среднем американском городе набрать туда персонал на работу не составило бы труда». Мы не устаем раз за разом повторять цитату из книги «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына: «…Линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?»
{757}
Другая точка зрения
Естественно, эксперименты на подобные темы, а также выводы из них, особенно из работ Милгрэма и Зимбардо, вызывают массу вопросов и споров. По поводу этичности этих экспериментов разразилась ураганная полемика. Некоторые «учителя» и «надзиратели», осознав, на что они оказались способны, так никогда и не оправились от психологического потрясения
[410]; жизнь многих участников исследований сделала крутой поворот
[411]. Ни один комитет по изучению человека не дал бы сегодня добро на эксперимент Милгрэма; в современной его версии респондентам приказывают, например, оскорблять «ученика» по нарастающей или причинять виртуальную боль не самим людям, а их аватарам (остаемся на линии)
{758}.
Собственно научная сторона экспериментов Милгрэма и Зимбардо вызывает еще более существенные сомнения. Построения Милгрэма критиковали по трем основным пунктам, и самым яростным критиком стала психолог Джина Перри:
а) Милгрэм, возможно, подтасовывал некоторые данные. Перри проанализировала неопубликованные материалы и записи сессий и обнаружила, что «учителя» отказывались включать электрошок чаще, чем выходило по отчетам Милгрэма. Тем не менее, несмотря на раздутые, по-видимому, результаты, повторные эксперименты показали уровень «податливости» у 60 % испытуемых
{759}.
б) Многие воспроизводящие исследования отклонялись от традиционных научных стандартов с последующей публикацией в академических изданиях. Большинство экспериментов воссоздавались для нужд кино или телевидения.
в) Согласно проведенному Перри анализу, самым важным просчетом в эксперименте оказалось понимание многими «учителями», – и таких было гораздо больше, чем докладывал Милгрэм, – что «ученик» на самом деле работает на исследователя и никакого болезненного удара током не получает. То же самое происходило и в случаях повторных экспериментов.
СТЭ спровоцировал еще более гневные возражения:
а) Больше всего споров вызвала роль самого Зимбардо в эксперименте: он назначил себя тюремным «суперинтендантом» вместо того, чтобы оставаться сторонним наблюдателем. Он определял правила поведения (т. е. инструктировал «надзирателей», что им позволено заставлять «заключенных» испытывать страх и беспомощность), и регулярно встречался с «надзирателями». Он был явно возбужден тем, как проходит эксперимент. По натуре напористый, убедительный и чрезвычайно харизматичный, Зимбардо был именно тем человеком, которому всегда хочется угодить. Таким образом, «надзирателям» приходилось не только подчиняться требованиям своей когорты, но и стараться потрафить самому Зимбардо; и эта его роль, сознательная или нет, почти наверняка подталкивала к крайним формам жестокости. Сам Зимбардо, человек гуманный и достойный, мой друг и коллега, подробно описал, как это исказило и результаты «эксперимента».
б) Перед началом СТЭ роли распределялись по жеребьевке, и две группы не отличались по личностным характеристикам. Это хорошо, только исследователи не учли, что выборка добровольцев изначально уже была не случайной. В 2007 г. провели контрольную выборку и проверили, кто откликается на объявления в газете о наборе добровольцев для экспериментов. Первое объявление приглашало людей для участия в «психологическом исследовании тюремной жизни» (добровольцев в СТЭ набирали, используя именно такие слова), а во втором объявлении слово «тюремной» опустили. Обе набранные группы добровольцев прошли тест на определение личностных характеристик. Важно, что «тюремное» объявление привлекло людей с более высокими показателями агрессии, авторитарности, социального доминирования и с более низкими – эмпатии и альтруизма. Непонятно, в какой мере и почему именно такое личностное устройство и у «надзирателей», и у «заключенных» повлияло на столь печально известный выплеск жестокости
{760}.
