— Он дает нам орехи, а уж нам их раскалывать, — кисло заключил он. Поблагодарил за ужин и компанию и встал из-за стола.
Пора бы и честь знать.
Надобно найти пансион на ночь.
Хозяйка возмутилась. Прижала руки к груди, словно собираясь сотворить молитву, и сказала, что не может такого допустить, Учитель, ни в коем случае. Уж не думает ли он, что она так неучтиво поступит со святым гостем — выгонит его на улицу?
— Заночуйте сегодня у нас, окажите такую честь.
По ее мановению сержант исчез и тут же появился с толстым шерстяным матрасом. Потом приволок теплое боливийское пончо, две кретоновые простыни и большую подушку с искусно вышитыми алыми цветами колокольчиками. В мгновение ока мать и дочь устроили ему постель на деревянном полу комнаты в углу двора, которую иногда сдавали заезжим коммерсантам.
— Не обессудьте, — сказал сержант, — тут электричества нет, но мы оставим вам свечу и спички.
Христос из Эльки попросил чашку кипяченой воды, хрипло пожелал доброй ночи и притворил некрашеную деревянную дверь без замка и щеколд. На спину было не лечь из-за шрамов, и он, не раздеваясь, примостился на боку. Сон не шел. Он пытался унять пульсирующую зубную боль глотками воды и молитвами Предвечному Отцу. После полуночи, когда свеча почти догорела, он без особого удивления обнаружил рядом с собой дочь сержанта. С рассыпавшимися по плечам волосами и в тоненьком неглиже юная Адела совсем не походила на мудрую деву из притчи про масло для светильников. Сначала она ласкала его решительнее и смелее многих служанок, с которыми Христу из Эльки доводилось совокупляться за годы служения. Дикое козлиное желание уже возобладало над вспышками боли, и проповедник воодушевленно намеревался приступить к основной части, как вдруг плутовка выскользнула из его лап и, заливаясь лукавым смехом испорченной девчонки и покусывая локон, растворилась во тьме двора.
На следующее утро перед уходом — Христос отказался от завтрака из-за распроклятого зуба, который все не проходил, — донья Исолина попросила его благословить распятие, купленное в последнюю поездку в Антофагасту. Продавец — радостно рассказала она — поклялся Христовой туникой, что распятие сделано из дерева сикоморы, привезенного прямиком из Святой земли.
— Верно, Аделита?
Девушка кивнула и окинула миссионера — как выяснилось, не такого уж и святого, — озорным взглядом.
Христос осмотрел распятие, ощупал, взвесил в руках и не без затаенного злорадства сообщил, что ему жаль разочаровывать дорогую сестру, но это пеумо, самое чилийское из всех лесных древес, в изобилии произрастающее в провинции Кокимбо.
— Кора и листья этого дерева, — поучительно провозгласил он, — прекрасно помогают при ревматизме и болезнях печени.
Покинув гостеприимный кров, под палящим солнцем Христос из Эльки направился в аптеку «Ферраро». За ним увязалась стайка босых ребятишек, и от их визга становилось еще тошнее. В аптеке, не поздоровавшись и никого не благословив, он купил йода, спирта и серы и попросил аптекаря срочно изготовить из всего этого болтушку.
— А если найдется щепотка пороху, брат, тоже не стесняйтесь, — мрачно пошутил он, устыдившись своей неучтивости. — Глядишь, зуб отвалится.
Пока аптекарь занимался снадобьем, Христос из Эльки обратил внимание на деловитого продавца лет пятидесяти, лишенного обеих рук и одного глаза.
Он поразительно ловко со всем управлялся культей левой руки, обрубленной по локоть. Второй руки не хватало до самого плеча. А уж когда он взял карандаш и необычайно быстро выписал рецепт, у Христа просто глаза на лоб полезли.
— Этот христианин — всем нам пример, — сказал он.
Хозяин аптеки ответил, что безрукого зовут Хуан Сан-Мартин и в пампе он прославился тем, что однажды поставил на место президента республики. И, мешая снадобье в соответствии с точными указаниями проповедника, аптекарь не замедлил удовлетворить его любопытство.
Хуан Сан-Мартин родился в южной деревеньке под названием Путу и совсем юным подался в пампу. Пустыня влекла его еще в детстве, когда он видел, как, распевая славные военные марши, уходят на север будущие герои Тихоокеанской войны. В пампе он сначала работал в Центральном кантоне, а потом уехал на селитряные разработки в Тарапака. Там на прииске освоил ремесло подрывника, одно из самых опасных. Во время вылазки в порт Икике познакомился с Бельдесирой Касерес, длиннокосой смуглянкой, и влюбился по уши.
А ее пленили его голубые глаза.
В 1907 году они поженились. Трагедия случилась через несколько месяцев после рождения первенца. Это был их последний день в пампе. За несколько недель до этого они с женой решили переехать в Антофагасту и завести там небольшое дело. В то утро взрыв прогремел раньше положенного. Ему оторвало руки и выбило левый глаз. Товарищи погрузили его на тележку и свезли домой — врача на прииске не было. Жена, превозмогая ужас и боль, разодрала простыни, наложила жгуты на обрубки рук и забинтовала голову. Потом соорудила подобие носилок, собрала в узелок самое необходимое, привязала сына на спину, как делают боливийки, и с помощью двух друзей отвезла мужа на станцию, а там добилась, чтобы их посадили на товарный поезд до Антофагасты.
Дорога стала сущим адом.
В вагоне для перевозки скота ребенок плакал от голода, муж бредил и метался в лихорадке, а она меняла окровавленные повязки, разжевывала лекарственные травы и накладывала на раны, чтобы остановить кровотечение. Когда слюны не осталось, стала размачивать травы слезами. Потом кончились бинты, и пришлось пустить на перевязку нижние юбки. К тому времени как поезд прибыл в порт, ей уже было нечем плакать, а черные, как вороново крыло, виски поседели.
Хуан выздоравливал медленно, сбережения таяли быстро. Жена начала зарабатывать стиркой. А Порченый Сан-Мартин, как его некоторые называли, решил, что не мужское это дело — сидеть дома и жалеть себя. Если суждено бороться без рук и с одним глазом, так тому и быть. Левую руку отхватило почти полностью, но правая уцелела даже ниже локтя, и ею он вскоре научился брать ложку и есть самостоятельно — одновременно с сыном. Чуть позже освоил одевание, хотя из-за пуговиц пришлось непросто.
Однажды он подумал, что должен написать президенту и рассказать ему про себя и про истинные условия труда рабочих в пампе. Глядишь, его превосходительство тронет его свидетельство и он наконец издаст закон, защищающий шахтеров. Тогда Хуан стал упражняться. Научился держать ложку и вилку — научится держать и карандаш. Голубые глаза полыхали решимостью. «Ноги в руки», — сказал он со смешком и без капли жалости к себе. Месяцами силился вывести хоть какие-то каракули карандашом, зажатым в обрубке правой руки. И получилось. Потренировался еще пару месяцев и написал-таки письмо президенту не «собственноручно», а «собственнокультяпно». Ответа не получил. Зато наловчился писать, что помогло ему вернуться в пампу и стать коробейником и почтальоном.
Очень скоро его уже знала и уважала вся пампа. Он не только доставлял устные и письменные послания из порта в пустыню и обратно, но и писал письма для неграмотных рабочих. Через несколько лет президент собрался в поездку по пампе, и Хуан Сан-Мартин решил, что на словах передаст ему то, что уже как-то раз изложил в письме. В день прибытия главы государства встречать его собралось множество народа. В разгар президентской речи безрукий человек пробил себе путь сквозь толпу и стал как вкопанный прямо напротив его превосходительства. Он воздел обе культи и громогласно перебил речь: сколько еще рабочих должны погибнуть или искалечиться, сеньор президент, чтобы добиться закона о страховании труда?
