— А вот и Марсель! — с отчаянием в голосе воскликнула Элинор.
— Ah, madame Melrose, je ne vous ai pas vue
[7], — сказал он, притворяясь, будто лишь сейчас заметил посетителей.
Он семенящими шажками вышел из-за барной стойки, вытирая руки о грязный белый фартук. Анна уставилась на его вислые усы и огромные мешки под глазами.
Он тут же предложил Элинор и Анне коньяк. Анна отказалась, несмотря на уверения, что коньяк очень полезен, а Элинор согласилась, предложив угостить коньяком и Марселя. Они выпили еще, поговорили с Анной об урожае винограда, но Анна, с трудом разбирая прованский акцент, все больше жалела, что Элинор не разрешает ей вести машину.
Когда они вернулись к «бьюику», коньяк и успокоительные сделали свое дело. Под онемевшей кожей Элинор кровь катилась по венам, будто шарики подшипников. Голова отяжелела, как мешок монет, и Элинор медленно закрыла глаза, держа ситуацию под контролем.
— Эй, проснись, — сказала Анна.
— Я не сплю, — угрюмо буркнула Элинор, а затем расслабленно повторила, не открывая глаз: — Я не сплю.
— Можно я сяду за руль? — спросила Анна, готовясь к спору.
— Конечно, — ответила Элинор и открыла глаза; радужки ярко синели на фоне розоватых белков с красными прожилками сосудов. — Я тебе доверяю.
Элинор проспала с полчаса, пока Анна вела машину по извилистым дорогам из Синя в Марсель.
Проснувшись, Элинор почувствовала себя вполне трезвой.
— Ох, не надо было так наедаться за обедом, — заявила она. — Такая тяжесть в желудке.
Декседриновый приход вернулся; он, даже заглушенный и несколько измененный, был узнаваем, как музыкальная тема из «Валькирии».
— Что это за «Ле вестерн»? — спросила Анна. — Мы все время проезжаем мимо рекламных плакатов, на которых изображены ковбои в шляпах, утыканных стрелами.
— Ой, давай заедем! — детским голоском протянула Элинор. — Это парк аттракционов, там все в декорациях Додж-Сити
{21}. Я там еще не была, очень хочется…
— А мы успеем? — скептически осведомилась Анна.
— Да, сейчас только полвторого, до аэропорта сорок пять минут езды. Давай заедем? Ну пожалуйста!
Очередной рекламный плакат гласил, что до «Ле вестерна» осталось четыреста метров. Над темными вершинами сосен высилось неподвижное колесо обозрения с разноцветными пластмассовыми кабинками в виде миниатюрных дилижансов.
— Невероятно, — удивилась Анна. — Фантастика какая-то. Обязательно зайдем.
В парк аттракционов вели огромные двери салуна, по обе стороны которых с белых флагштоков свисали флаги разных стран.
— Ух ты, как здорово! — сказала Элинор.
Она долго размышляла, на каком аттракционе покататься, и в конце концов выбрала колесо обозрения.
— Хочу в желтый дилижанс, — заявила она.
Кабинки понемногу заполнялись, колесо медленно поворачивалось. Когда их кабинка поднялась над верхушками деревьев, Элинор заверещала:
— Ой, смотри, наша машина!
— А Патрику здесь нравится? — спросила Анна.
— Он еще не был, — ответила Элинор.
— Обязательно свози его сюда, пока он не вырос. С возрастом такие вещи надоедают, — улыбнулась Анна.
На миг Элинор помрачнела. Движение колеса колыхало воздух. На пути к вершине Элинор замутило, и, вместо того чтобы рассматривать парк и окрестности, она хмуро уставилась на побелевшие костяшки пальцев, желая, чтобы развлечение побыстрее закончилось.
Настроение Элинор резко изменилось, и Анна сообразила, что рядом с ней совсем другая женщина — старше, богаче и пьянее.
Они сошли с колеса обозрения и попали на аллею стрелковых аттракционов.
— Да ну его все, — сказала Элинор. — Пойдем, пора встречать Николаса.
— Кстати, расскажи мне про Николаса, — попросила Анна, спеша за ней следом.
— Сама все увидишь.
6
— Значит, эта Элинор вся из себя такая мученица? — спросила Бриджит.
Чуть раньше она вздремнула, выкурив в туалете косячок, и теперь виновато проявляла запоздалый интерес.
— А что, всякая женщина, связав свою жизнь с непростым мужчиной, становится мученицей?
Как только самолет приземлился, Николас отстегнул ремень безопасности. Они сидели во втором ряду и вышли бы раньше остальных, но Бриджит вытащила пудреницу из синего бархатного футляра и уставилась в запорошенное пудрой зеркальце, любуясь собой.
— Пойдем уже, — вздохнул Николас.
— Табло «пристегните ремни» еще не погасили.
— Правила соблюдают только овцы.
— Бе-е-е, бе-е-е, — заблеяла Бриджит в зеркало. — Я овечка.
Нет, она невыносима, подумал Николас и сказал:
— А я пастух. Будешь плохо себя вести — надену волчью шкуру.
— Ой-ой-ой! — Бриджит в притворном испуге вжалась в кресло. — Какие у тебя большие зубы!
— Чтобы тебе голову откусить.
— По-моему, ты вовсе не моя бабушка, — сказала она с неподдельным разочарованием.
Самолет медленно остановился; в салоне защелкали замки ремней безопасности.
— Пойдем, — деловито сказал Николас, которому не хотелось присоединяться к толпе туристов в проходе.
Бледные и слишком нарядные, они вышли из двери самолета и начали спускаться по гулкой металлической лесенке, зажатые между стюардессами, которые притворялись, что им грустно расставаться с пассажирами, и работниками аэродромной команды, которые притворялись, что рады встречать новоприбывших. Бриджит осторожно спускалась по ступенькам; ее мутило от жары и запаха топлива.
Николас взглянул на летное поле, где арабы длинной цепочкой поднимались на борт самолета «Эр Франс», и задумался об Алжирском кризисе 1962 года, когда французские колонисты, разъяренные предательством властей, грозили устроить десант на Париж. Впрочем, он быстро отогнал от себя эту мысль, как только сообразил, что вряд ли сможет объяснить ее Бриджит. Она наверняка считала Алжир именем какого-нибудь итальянского модельера. Хорошо бы снова оказаться в обществе образованной тридцатилетней женщины, окончивший исторический факультет Оксфордского университета, с привычным сожалением подумал он, предпочитая не вспоминать о том, что с двумя такими женщинами уже развелся; впрочем, это нисколько не умаляло его воодушевления. Может быть, их тела несколько утратили заманчивую упругость, но воспоминания об интеллектуальных беседах терзали его, как аппетитный запах еды, случайно проникший в темницу забытого узника. Почему он всегда желает того, с чем только что расстался? Он с той же легкостью мучился бы воспоминаниями о соблазнительном теле Бриджит, если бы садился в автобус с женщиной, способной поддержать умный разговор. Разумеется, теоретически существовали женщины — он даже заводил с ними интрижки, — обладающие всеми теми качествами, которые он напрасно противопоставлял, однако что-то в нем самом постоянно стремилось рассредоточить его восприятие и создать конфликт интересов.
